Кто-то корил Диогена за его изгнание. «Несчастный! – ответил он. – Ведь благодаря изгнанию я стал философом». Кто-то напомнил: «Жители Синопа осудили тебя скитаться». – «А я их – оставаться дома», – ответил Диоген.
Увидев, как один олимпийский победитель пас овец, он сказал: «Быстро же ты, милейший, променял ристалище на пастбище!»
[483] На вопрос, почему атлеты такие тупицы, он ответил: «Потому что мясо в них свиное и бычье».
Он просил подаяния у статуи; на вопрос, зачем он это делает, он сказал: «Чтобы приучить себя к отказам». Прося у кого-то подаяния (как он делал вначале по своей бедности), он сказал: «Если ты подаешь другим, то подай и мне; если нет, то начни с меня».
Тиранн спросил его, какая медь лучше всего годится для статуй. Диоген сказал: «Та, из которой отлиты Гармодий и Аристогитон». На вопрос, как обращается Дионисий с друзьями, он ответил: «Так же, как с мешками: полные подвешивает в кладовой, а пустые выбрасывает».
Один новобрачный написал на своем доме:
Зевесов сын, Геракл победоносный
Здесь обитает, да не внидет зло!
Диоген приписал: «Сперва война, потом союз». Алчность он называл матерью всех бед. Увидев мота, который ел в харчевне оливки, он сказал: «Если бы ты так завтракал, не пришлось бы тебе так обедать».
Добродетельных людей он называл подобиями богов, любовь – делом бездельников. На вопрос, что есть в жизни горестного, он ответил: «Старость в нищете». На вопрос, какие звери опаснее всего кусаются, он ответил: «Из диких – сикофант
[484], из домашних – льстец». Увидев двух скверно нарисованных кентавров, он спросил: «Какая лошадь поплоше?»
[485] Вкрадчивую речь он называл медовой удавкой, желудок – харибдой жизни. Услышав, что флейтист Дидим [ «Двужильный»] попался с чужой женой, он сказал: «Его следовало бы повесить за его имя!» На вопрос, почему у золота такой нездоровый цвет, он сказал: «Потому что на него делается столько покушений». Увидев женщину в носилках, он сказал: «Не по зверю клетка».
Увидев беглого раба, который сидел над колодцем
[486], он сказал: «Не провалиться бы твоему побегу!» Заметив мальчишку, ворующего одежды в бане, он спросил: «Что ты хочешь делать с этим добром, мыться или смываться?»
[487] Увидев женщин, удавившихся на оливковом дереве, он воскликнул: «О если бы все деревья приносили такие плоды!» Увидев вора, крадущего платье, он спросил:
Грабить ли хочешь ты мертвых, лежащих на битвенном
На вопрос, есть ли у него раб или рабыня, он ответил: «Нет». – «Кто же тебя похоронит, если ты умрешь?» – спросил собеседник. «Тот, кому понадобится мое жилище».
Увидев хорошенького мальчика, беззащитно раскинувшегося, он толкнул его и сказал: «Проснись —
Пику тебе, берегися, вонзят лежащему, сзади!»
А пирующему моту сказал:
Скоро конец тебе, сын мой, судя по тому, что вкушаешь
[489].
Когда Платон рассуждал об идеях и изобретал названия для «стольности» и «чашности», Диоген сказал: «А я вот, Платон, стол и чашу вижу, а стольности и чашности не вижу». А тот: «И понятно: чтобы видеть стол и чашу, у тебя есть глаза, а чтобы видеть стольность и чашность, у тебя нет разума». <И на вопрос: «Что, по-твоему, представляет собой Диоген?» – Платон ответил: «Это безумствующий Сократ»>
[490].
На вопрос, в каком возрасте следует жениться, Диоген ответил: «Молодым еще рано, старым уже поздно»
[491]. На вопрос, по какому месту лучше получать удары, он ответил: «По шлему». Увидев прихорашивающегося мальчика, он сказал ему: «Если это для мужчин – тем хуже для тебя; если для женщин – тем хуже для них». А увидев краснеющего мальчика: «Смелей! Это краска добродетели». Услышав, как спорили двое сутяг, он осудил обоих, заявив, что, хоть один и украл, другой ничего не потерял. На вопрос, какое вино ему вкуснее пить, он ответил: «Чужое». Ему сказали: «Тебя многие поднимают на смех»; он ответил: «А я все никак не поднимусь».
Человеку, утверждавшему, что жизнь – зло, он возразил: «Не всякая жизнь, а лишь дурная жизнь». Когда у него убежал раб, ему советовали пуститься на розыски. «Смешно, – сказал Диоген, – если Манет может жить без Диогена, а Диоген не сможет жить без Манета». Когда он завтракал оливками, ему принесли пирог; он отбросил его со словами:
Прочь, прочь с дороги царской, чужеземец!
[492] —
а в другой раз сказал:
Бич на оливу занес…
[493]Его спросили: «Если ты собака, то какой породы?» Он ответил: «Когда голоден, то мальтийская, когда сыт, то молосская
[494], из тех, которых многие хвалят, но на охоту с ними пойти не решаются, опасаясь хлопот; так вот и со мною вы не можете жить, опасаясь неприятностей».
На вопрос, можно ли мудрецам есть пироги, он ответил: «Можно все то же, что и остальным людям». На вопрос, почему люди подают милостыню нищим и не подают философам, он сказал: «Потому что они знают: хромыми и слепыми они, быть может, и станут, а вот мудрецами никогда». Он просил милостыню у скряги, тот колебался. «Почтенный, – сказал Диоген, – я же у тебя прошу на хлеб, а не на склеп!»
[495] Кто-то попрекал его порчей монеты. «То было время, – сказал Диоген, – когда я был таким, каков ты сейчас; зато таким, каков я сейчас, тебе никогда не стать». Кто-то другой попрекал его тем же самым. Диоген ответил: «Когда-то я и в постель мочился, а теперь вот не мочусь».