— Все-таки надо бы нам отсюда уехать, — сказал Адам.
— Опять про Калифорнию думаешь?
— Угу.
Карл вдруг взорвался:
— Давай уходи отсюда! — закричал он. — Не нужен ты мне здесь! Я твою долю у тебя откуплю, или продам, или не знаю чего! Убирайся, сукин ты сын!.. — Он осекся. — Насчет сукина сына, это я, пожалуй, хватил. Но вообще ты меня уже довел, черт тебя побери!
— Я уйду, — сказал Адам.
3
Через три месяца Карл получил цветную открытку с видом гавани Рио-де-Жанейро, а на обороте Адам нацарапал: «У вас там зима, а здесь лето. Почему бы тебе сюда не приехать?»
Еще через полгода он получил другую открытку, из Буэнос-Айреса. «Дорогой Карл! Ну и огромный же это город! Тут говорят и по-французски, и по-испански. Высылаю тебе книгу».
Но никакой книги не пришло. Карл ждал всю следующую зиму и половину весны. Вместо книги на ферму прибыл Адам. Он загорел и был одет по-иностранному.
— Ну, как ты? — спросил Карл.
— Отлично. Ты книгу получил?
— Нет.
— Куда же она, интересно, запропастилась? Там картинки были хорошие.
— На ферме-то думаешь оставаться?
— Пожалуй, да. Я расскажу тебе, в каких был краях.
— И слушать не стану, — сказал Карл.
— Господи, до чего ж ты злющий, — вздохнул Адам.
— Просто я наперед знаю, как все будет. Год-другой ты поживешь здесь, потом на тебя опять лихоманка найдет, а из-за тебя и я покой потеряю. Сперва будем друг на друга злиться, потом начнем сдерживаться, будем эдак вежливо разговаривать, только это еще хуже. А потом оба опять на стенку полезем, и ты снова уедешь, потом опять вернешься — и все по новой.
— Но ты хочешь, чтобы я остался? — спросил Адам.
— Конечно, хочу. Когда ты уезжаешь, я по тебе скучаю. Но ведь опять все будет, как раньше.
Так оно и случилось. Сперва они какое-то время предавались воспоминаниям детства, потом рассказывали друг другу о том, что с ними было, пока они не виделись, и, наконец, стали все чаще неловко замолкать, целыми днями работали, не проронив ни слова, а потом начали то и дело выплескивать свое раздражение. Время текло, не стесненное событиями, и потому казалось, что оно тянется бесконечно долго. Как-то вечером Адам сказал:
— Знаешь, мне скоро будет тридцать семь. Полжизни прожито.
— Ну вот, понеслось, — проворчал Карл. — Сейчас скажешь, что попусту тратишь лучшие годы. Послушай, Адам, может, не будем в этот раз ругаться?
— Не понимаю.
— Если пойдет, как повелось, мы сперва будем три четыре недели ссориться, а потом ты уедешь. Если тебе не сидится на месте, давай лучше уезжай прямо сейчас, и обойдемся без скандалов.
Адам засмеялся, и обстановка в комнате разрядилась.
— У меня, оказывается, совсем не глупый брат, сказал он. — Ты дело говоришь. Когда засвербит так, что невмоготу, я сразу уеду, чтобы мы не успели разругаться вдрызг. Точно, мне эта мысль нравится… А ты все богатеешь, Карл, верно?
— Богатею не богатею, а дела идут неплохо.
— Может, это не ты купил в городе четыре дома и салун?
— Может, и не я.
— Я же знаю, что ты. Карл, ты из этой фермы сделал конфетку, второй такой нет ни у кого. Почему бы нам не построить себе новый дом — с ванной, водопроводом и с уборной? Мы же давно не бедняки. Да что там не бедняки! Говорят, ты чуть ли не самый богатый фермер в округе!
— Новый дом нам ни к чему, — резко сказал Карл. Катись ты со своими фантазиями!
— Разве плохо иметь уборную в доме и не бегать во двор?
— Меня твои фантазии не интересуют.
Адам развеселился.
— А может, я сам построю себе красивый домик прямо возле рощи. Что скажешь? Уж тогда-то мы не будем друг другу нервы портить.
— Мне на моей земле второй дом не нужен.
— Но земля-то наполовину моя.
— Я твою половину откуплю.
— А кто сказал, что я ее продам?
У Карла сверкнули глаза.
— Только построй себе дом — я его сожгу!
— А ведь и правда сожжешь. Адам внезапно посерьезнел. — Да, ты можешь. Что ты на меня так смотришь?
— Я давно, знаешь ли, думаю, — медленно сказал Карл. — И давно хочу с тобой поговорить. Ты, как я понимаю, уже и не помнишь.
— О чем?
— Небось забыл, как телеграмму послал и попросил сто долларов?
— Еще как помню. Ты мне тогда, можно сказать, жизнь спас. А что такое?
— Ты эти деньги так мне и не вернул.
— Мне кажется, вернул.
— Нет.
Адам поглядел на старый стол, за которым когда-то сидел Сайрус и постукивал палкой по деревянной ноге. Поглядел на висевшую над столом старую керосиновую лампу, из круглого раструба которой сеялся зыбкий желтый свет.
— Завтра утром я тебе их верну, — медленно сказал он.
— Долго же ты раскачивался.
— Да, Карл, верно. Я должен был бы сам вспомнить. — Он помолчал, но потом решил, что все скажет. Ты ведь не знаешь, зачем мне были нужны эти деньги.
— Я тебя об этом не спрашивал.
— А сам я не говорил. Наверно, стыдно было. Я, понимаешь ли, в тюрьме сидел. И слинял… в смысле, сбежал оттуда.
У Карла от удивления открылся рот.
— Ты что это такое говоришь?
— Сейчас объясню. Я бродяжил, меня за бродяжничество арестовали и отправили строить дорогу, в кандальную команду — вечером нам всем надевали на ноги кандалы. Через шесть месяцев я вышел на волю и меня тут же забрали снова. Они так всегда делают, иначе кто им будет дороги строить? А когда до конца второго срока оставалось три дня, я сбежал. Перебрался в Джорджию, украл в одном магазинчике одежду и послал тебе телеграмму.
— Я тебе не верю, — сказал Карл. — А впрочем, верю, Ты врать не привык. Да, я тебе верю. Что же ты мне раньше не рассказал?
— Может, потому что стыдно было. Но мне еще больше стыдно, что долг тебе не вернул.
— Да ну, черт с ними, с деньгами! Я и сам не знаю, чего я о них вспомнил.
— Нет-нет, что ты! Завтра же утром все тебе верну.
— Это же кому сказать! Мой брат — беглый каторжник! — восхищался Карл.
— Чего ты так обрадовался?
— Наверно, это глупо, но я как будто даже горжусь. Мой брат — беглый каторжник! Слушай, Адам, ты мне только одно объясни: почему ты ждал почти до конца срока и сбежал, когда тебе всего три дня осталось?
Адам улыбнулся.
— Тут несколько причин, — сказал он. — Во-первых, я боялся, что, если отбуду срок целиком, меня потом опять заберут. И еще я прикинул, что, если подожду, пока срок подойдет к концу, никто не подумает, что я бежать собрался.