— А и в самом деле… — проговорил Адам и сам же себя перебил: — Впрочем, нет, не могу. На фабрику обещал заглянуть. Трубы там кое-где меняем. А денек правда замечательный.
— Мы привезем вам цветов, — пообещала Абра.
— Спасибо, я люблю азалии. Ну что ж, желаю приятно провести время.
С этими словами Адам ушел. Тогда Кейл предложил Ли:
— Может, ты с нами поедешь, Ли?
— Вот уж не думал, что такое сморозишь, — сердито сказал тот.
— Правда, поедем! — позвала Абра.
— Не смешите меня.
4
Речушка, что, журча, протекала через Алисаль у подножия хребта Габилан, была необыкновенно живописна. Вода мягко перекатывалась через валуны и полоскала обнаженные, словно бы вымытые корневища стоящих вдоль берега деревьев.
Аромат азалий и дурманящая свежесть от действия солнца на хлорофилл растений наполняли воздух. На берегу стоял «форд», и от его еще не остывшего мотора наплывали волны жара. Заднее сиденье автомобиля было завалено охапками веток азалии. Кейл и Абра сидели, свесив ноги в воду, посреди пакетов с едой.
— Они всегда вянут, пока домой довезешь, — сказал Кейл.
— Зато можно сказать, что долго собирали, — отозвалась Абра и добавила: — Если ты такой недогадливый, сама…
— Что — сама?
Абра потянулась и взяла его руку.
— Вот что.
— Я боялся.
— Чего?
— Сам не знаю.
— А вот я не побоялась.
— Мне кажется, девчонки вообще гораздо смелее.
— Наверное.
— А ты чего-нибудь боишься?
— Еще бы. Я испугалась, когда ты сказал, что я панталоны обмочила.
— Ужасно подло с моей стороны. Сам не знаю, зачем я это ляпнул… — начал Кейл и запнулся.
Ее пальцы стиснули ему руку.
— Я знаю, о чем ты думаешь. Не надо.
Кейл посмотрел на бурлящий речной поток и большим пальцем ноги ковырнул бурую гальку.
— Ты думаешь, что это только в тебе сидит, да? — спросила Абра. Нехорошее только к тебе прилипает?
— Н-не знаю…
— А я знаю! Тогда я тебе вот что скажу. У моего отца серьезные неприятности.
— Неприятности? Какие?
— Не подумай, что я подслушивала — из-за двери было слышно. Он просто притворяется, что болен. Сам что-то натворил, а теперь трусит.
Кейл повернулся к ней.
— Что именно натворил?
— Кажется, забрал деньги, принадлежащие его фирме. И теперь не знает, посадят его компаньоны или разрешат вернуть деньги.
— Откуда ты все это узнала?
— Они собрались в комнате, где он лежит, и так кричали, просто ужас! Мама даже патефон завела, так неприлично было.
— А ты не придумываешь?
— Нет, не придумываю.
Он пододвинулся поближе, положил голову ей на плечо; рука его робко обвила ее талию.
— Вот видишь, ты не один такой… — Она посмотрела на него искоса. — Ой, теперь, кажется, я боюсь… — сказала она слабеющим голосом.
5
Было три часа пополудни. Ли сидел у себя за письменным столом и разглядывал каталог семенного материала. Его внимание остановила цветная картинка душистого горошка.
— А неплохо будет смотреться на заднем заборе. Болотину заслонит. Только хватит ли ему там солнца? — Услышав звук собственного голоса, Ли поднял голову и засмеялся. Он все чаще ловил себя на том, что разговаривает сам с собой, когда в доме никого нет.
— Это возрастное, — сказал он вслух. — Замедляется мыслительный процесс, и поэтому… — Он вдруг умолк и на секунду замер. — Совсем уж странно прислушиваться неизвестно к чему. А я чайник на газу не оставил? Нет, снял… точно помню. — Он снова прислушался. — Слава богу, не суеверный я. Только дай воображению волю, примерещится, будто привидения ходят. Такое услышишь…
Зазвонил дверной звонок.
— Ну вот, именно этого я и ждал. Нет, не пойду. Пусть себе звонит. Нечего поддаваться предчувствиям. Пусть звонит.
Звонок больше не позвонил.
На Ли вдруг напала беспросветная, непроходимая усталость, навалилось какое-то безысходное отчаяние. Он попытался рассмеяться. «Вот он, выбор. Пойти и увидеть на крыльце какую-нибудь дурацкую рекламу. Или же трусливо прислушиваться к тому, что нашептывает мне старческое слабоумие: будто смерть на пороге. Нет, я предпочитаю рекламу».
Потом он долго сидел в гостиной, глядя на казенный конверт, лежащий у него на коленях. «Ну, погоди, проклятый!» — сплюнул он, наконец разорвал конверт и тут же положил извещение оборотной стороной на стол.
Уронив локти на колени, он уставился в пол. «Нет, не имею я права, рассуждал он. — Ни у кого нет такого права — лишать человека любой, самой малой частицы того, что ему положено на земле. И жизнь, и смерть — наш общий удел. Каждый должен нести свою боль».
Внутри у него все напряглось. «Нет, не могу… Трус несчастный! А сам бы я выдержал?»
Ли пошел в ванную комнату, влил в стакан три чайные ложки брома, добавил туда воды, пока жидкость не стала розовой. Потом он отнес стакан в гостиную, поставил его на стол, сложил извещение, положил в карман, «Жалкий, презренный трус, — твердил он, усаживаясь. Ненавижу, ненавижу!» Руки у него тряслись, на лбу выступил холодный пот.
В четыре часа Ли услышал, что Адам возится с ручкой входной двери. Он облизал пересохшие губы, поднялся и не торопясь пошел в прихожую. В руке он держал стакан с розовым раствором, и держал твердо.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ
1
Все огни в доме Трасков были зажжены. Кто-то забыл прикрыть дверь на крыльцо, и с улицы несло холодом. Ли сидел в гостиной, в кресле под лампой, съежившийся и сморщенный, как опавший лист. Дверь в комнату Адама была открыта, оттуда слышались голоса. Вошел Кейл.
— Что случилось?
Ли посмотрел на него и кивнул головой на стол, где лежало извещение.
— Арона убили. А у отца удар.
Кейл кинулся было в коридор.
— Не ходи туда! — сказал Ли. — Там доктор Эдвардс и доктор Мэрфи. Не мешай им.
Кейл подошел к креслу.
— Это серьезно, Ли, очень серьезно?
— Не знаю.
Он говорил медленно, будто припоминая что-то давно забытое. — Он совсем без сил пришел. Но я все равно прочитал ему телеграмму. Отец должен знать. Я прочитал, а он минут пять повторял ее вслух, как будто ничего не понимал. Только потом, наверное, смысл дошел до него и словно бы взорвался в мозгу.
— Он в сознании?