— Что за чертовщина? — удивилась девица.
— Бог его знает, — отвечал Джо. — Мне иной раз незнамо что мерещится.
— Мне тоже, — вздохнула она. — Я тебе говорила, что у Клары истерика была?
— Должно быть, тени от иголки испугалась, — сказал Джо. — Чем меньше знаешь, тем лучше — я так считаю.
— Что верно, то верно, — согласилась девица.
ГЛАВА СОРОКОВАЯ
1
Утопая в подушках, Кейт бессильно откинулась на спинку кресла. Ее била нервная дрожь, по телу ползли мурашки, волосы шевелились на голове.
— Успокойся, — негромко твердила она себе. — Возьми себя в руки. Не обращай внимания. Ни о чем не думай. Сопляк паршивый!
Ей вдруг вспомнился один-единственный человек, который вызывал у нее такой же панический страх и жгучую ненависть. Это был Сэмюэл Гамильтон — седобородый, румяный, своими насмешливыми глазами он словно сдирал с нее кожу и заглядывал в самую глубь ее существа.
Забинтованным указательным пальцем Кейт подцепила тонкую цепочку и вытянула из-за корсажа прикрепленные к ней два ключа от сейфа, золотые часики с булавкой в виде лилии и маленький стальной патрон с кольцом на крышке. Она не спеша отвинтила крышку, расправив юбку, вытряхнула из трубочки желатиновую капсулу, поднесла ее к свету: внутри шесть белых кристалликов морфия — верное, безотказное средство. Потом аккуратно опустила капсулу в патрон, завинтила крышку и опустила цепочку за лиф.
«Вы просто боитесь и поэтому прячетесь», — звенели у нее в голове слова Кейла. Чтобы избавиться от навязчивого звучания, она повторила их вслух. Звон перестал, но перед ее внутренним взором возникла отчетливая картина, и она не гнала ее прочь — ей надо было оживить воспоминания.
2
Это случилось перед тем, как Кейт велела сделать пристройку. Она получила чек, оставленный ей Карлом. Чек был обменен на крупные казначейские билеты, и билеты стопками лежали в сейфе Монтерейского окружного банка.
Как раз тогда ей начало крючить пальцы от боли. Она могла уехать. Денег у нее было предостаточно — останавливала только возможность выжать из заведения побольше. Кроме того, лучше подождать, пока она совсем поправится.
Но совсем Кейт так и не поправилась. Нью-Йорк казался холодным и очень далеким.
Однажды она получила письмо, подписанное: «Этель». Какая еще Этель? Женщин с таким именем — как собак нерезаных. И вообще — что за наглость клянчить деньги! Письмо было написано какими-то каракулями на плохой линованной бумаге.
Немного погодя Этель заявилась собственной персоной, и Кейт едва узнала ее.
Сидевшая за столом Кейт встретила гостью спокойно, холодно и настороженно.
— Давненько тебя не было видно, — сказала она. Этель держала себя, как старый солдат, заглянувший навестить своего сержанта, который когда-то его муштровал.
— Болела я. — Этель расплылась и огрубела. Ее старательно вычищенная одежда выдавала бедность.
— Где ты?.. Где проживаешь-то? — спросила Кейт, нетерпеливо дожидаясь, когда эта старая развалина перейдет к делу.
— В гостинице, в «Южно-Тихоокеанской»… Комнату там сняла.
— Значит, не работаешь больше?
— Так и не сумела устроиться. Зачем ты меня прогнала, Кейт? — Краем матерчатой перчатки Этель промокнула выступившие на глазах крупные слезы. — Плохи у меня дела, ей-ей плохи. Первый раз попалась, когда новый судья к нам заявился. Три месяца дал, хотя за мной ничего такого не числилось, то есть здесь, в городе, не числилось. Вышла я, значит, и с нашим Джо слюбилась. Знать не знала, что подцепила заразу. А от меня наш бывший клиент… симпатичный такой, десятником на путях работает. Ну он, само собой, трепку мне, нос повредил, четыре зуба вышиб. Судья, значит, новый еще на полгода меня упек. А за полгода, сама знаешь, всех растеряешь, клиентов-то. Будто тебя и нет больше. Вот и не сумела я снова бизнес наладить.
Кейт слушала и равнодушно кивала, даже не особенно стараясь показать, что сочувствует. Она догадывалась, что Этель хочет поймать ее на крючок. Вот-вот кинет наживку, сообразила Кейт и сделала ответный ход. Она выдвинула ящик стола, достала денег и протянула Этель.
— Не такая я, чтоб старую подругу в беде бросить, сказала она. — Может, тебе куда-нибудь перебраться, в другом месте попробовать? Глядишь, фортуна и повернется к тебе.
Этель едва удержалась, чтобы не схватить сразу деньги, и развернула бумажки веером, как карты в покере, четыре десятидолларовых билета. Губы у нее задрожали.
— А я-то рассчитывала, что у тебя побольше найдется. Старой подруге четыре десятки всего?
— Что значит «всего»?
— Разве ты не получила мое письмо?
— Какое еще письмо?
— Ах-ах! — проговорила Этель. — Значит, затерялось на почте. До чего ж безалаберные! Ну, ладно… Я-то считала, что повнимательнее ко мне будешь. Плоха я, болею часто. В животе вот тяжесть какая-то последнее время. Она вздохнула и затараторила так, что Кейт поняла: заранее все наизусть выучила. — Ты же знаешь, что я вроде как ясновидящая. Могу заранее сказать, что и как исполнится. Видения у меня. Как примерещится, так потом и сбудется. Один сказал мне, что сеансы надо устраивать, бизнес делать. Ты, говорит, медюм прирожденный. Ты же знаешь.
— Понятия не имею, — отвечала Кейт.
— Правда? Значит, просто внимания не обращала. Остальные-то все знают. Я им разные вещи рассказывала, так потом они взаправду происходили.
— Ты куда гнешь? Выкладывай.
— Было, значит, мне видение — я его хорошо помню, потому как в ту ночь Фей померла. — Этель скользнула взглядом по непроницаемому лицу Кейт и продолжала настойчиво: — Дождик еще тогда пошел, и мне тоже дождик мерещился, и вообще мокро было. Ну вот, вижу я, значит, тебя, из кухни на двор выходишь. Темень на дворе не особенная, как раз луна показалась малость. Ясно видела — ты это. Вроде побежала ты к забору дальнему, нагнулась, что делала — не видать. Потом потихоньку назад — шмыг!.. Очнулась я, значит, а мне говорят: Фей богу душу отдала.
Этель замолкла, дожидаясь, что скажет Кейт, но лицо у той по-прежнему решительно ничего не выражало. Видя, что Кейт молчит, Этель заговорила снова:
— Вот я и говорю, что верю я в свои видения. И чудно, понимаешь, ничегошеньки там у забора не было, только разбитые пузырьки из-под лекарств и резинка от пипетки.
— И ты, конечно, всю эту дрянь к доктору потащила, — безмятежно произнесла Кейт. — Ну и что же там было, в этих пузырьках? Чего он тебе сказал?
— Никуда ничего я не потащила.
— А надо бы! — заметила Кейт.
— Зачем, чтоб кто-то страдал? Сама горя хлебнула, знаю. Я просто склянки в конверт положила и спрятала.
— И теперь пришла спросить, что с ними делать? — вкрадчиво осведомилась Кейт.