Серая, ватная тоска окутала Кейла. Зачем, зачем Арон ушел из сарая обиженный? Зачем, зачем было подслушивать за дверью в коридоре? Кейл зашевелил губами в темноте, произнося слова беззвучно и все же слыша их.
— Милый Господи, пусть я буду, как Арон. Пусть я не буду плохим. Я не хочу быть скверным. Сделай, чтобы все меня любили, и я дам тебе все, что хочешь, а если не найдется у меня, то я обязательно добуду, Я не хочу быть скверным. Не хочу быть одиноким. Ради Христа прошу Тебя. Аминь.
По щекам медленно катились горячие слезы. Напрягаясь, Кейл сдерживал, глотал всхлипы.
Арон прошептал сбоку в темноте:
— Какой ты холодный. Ты простыл.
Пальцами коснулся руки Кейла, ощутил пупырышки гусиной кожи. Спросил негромко:
— Ну что, были у дяди Карла деньги?
— Нет, — сказал Кейл.
— А ты долго там пробыл. О чем это отец толковал с Ли?
Кейл молчал — у него еще сжимало горло.
— Не хочешь сказать мне? Ну и не говори.
— Я скажу, — прошептал Кейл. Повернулся на бок спиной к брату. — Отец пошлет матери венок. Здоровенный венок из гвоздик.
Арон приподнялся в постели, взволнованно спросил:
— Правда? А как венок доедет на другой край Америки?
— Поездом. Тише говори.
— Но гвоздики же завянут? — перешел Арон на шепот.
— А их льдом обложат, — сказал Кейл. — Вокруг всего венка.
— Так это же куча льду нужна! — сказал Арон.
— Еще какая куча, — сказал Кейл. — Давай спи.
Арон замолчал. Потом шепнул:
— Вот бы хорошо, чтоб венок доехал свежий и красивый.
— Такой и доедет, — сказал Кейл. А мысленно молился: «Пусть я не буду скверным».
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
1
Адам все утро пробродил в задумчивости по дому, а в полдень вышел на огород к Ли. Тот высевал в темную удобренную землю весенние овощи: морковь и свеклу, репу, фасоль и горох, брюкву, браунколь. Сажал семена ровными рядами — по веревке, натянутой на колышках; пустые пакеты от семян Ли надел на колышки, чтобы знать, где что посеяно. В парнике на краю огорода рассада помидоров, сладкого перца и каиусты была уже почти готова к высадке — дожидалась только, чтобы миновала опасность заморозков.
— Признаю, что вечером вел себя глупо, — сказал Адам.
Ли, опершись на вилы, спокойно поднял на него глаза.
— Когда едете? — спросил он.
— Хочу поспеть к поезду, что идет в два сорок. Чтоб вернуться восьмичасовым.
— Вы ведь можете и письмом сообщить, — сказал Ли.
— Я думал об этом. Но сам бы ты стал сообщать письмом?
— Нет. Вы правы. Тут уж сглупил я. Никаких писем.
— Надо ехать, — сказал Адам. — Я тыкался мыслью во всех направлениях, и всякий раз меня назад отдергивало, точно поводком.
— Вы можете быть нечестным во многих отношениях, но только не в этом, — сказал Ли. — Что ж, удачи вам. Интересно, что она скажет и как поступит.
— Я поеду в пролетке, — сказал Адам. — Оставлю в конюшне, в Кинг-Сити. В форде ехать один не рискую.
В четыре пятнадцать Адам, взойдя по шатким ступенькам, постучал в облупленную дверь заведения Кейт. Ему открыл новый вышибала — квадратнолицый финн в рубашке, широкие рукава подхвачены резинками в красной шелковой оплетке. Оставив Адама на крыльце, финн ушел справиться, через минуту вернулся и повел гостя в столовую.
Это была просторная комната, голые стены и панели выкрашены белой краской. В центре комнаты — прямоугольный длинный стол, на белой клеенке расставлены приборы-тарелки, блюда, чашки на блюдцах повернуты донышком вверх.
Кейт одиноко сидела во главе стола; перед ней лежала раскрытая счетоводная книга. Платье строгое. Глаза защищены зеленым козырьком; Кейт нервно вертела в пальцах желтый карандаш. Холодно поглядела на Адама, стоящего в дверях. Спросила:
— Что тебе на сей раз нужно?
Финн встал за спиной у Адама.
Адам не ответил. Подошел к столу, положил на счетоводную книгу письмо.
— Что это? — спросила Кейт и, не дожидаясь ответа, быстро прочла письмо. — Выйди и закрой за собой дверь, велела она финну.
Адам сел за стол рядом с Кейт. Отодвинул тарелки, положил шляпу.
Когда дверь затворилась, Кейт сказала:
— Это что — шутка? Да нет, где тебе шутить шутки… — Немного подумала. — Но, может быть, брат шутит? Ты уверен, что он умер?
— Не имею никаких известий, кроме этого письма, — сказал Адам.
— Ну, и что ты хочешь, чтобы я сделала?
Адам пожал плечами.
— Надеешься, что подпишу что-нибудь? Зря надеешься. Чего тебе надо?
Адам не спеша провел пальцем по черной ленте на шляпе.
— Ты вот что — запиши адрес этих юристов и свяжись с ними сама, — сказал он.
— Что ты им обо мне писал?
— Ничего. Я написал Карлу, сообщил, что ты живешь в другом городе — и больше ничего. Карл умер, письмо получить не успел. Письмо передали адвокатам. Они об этом пишут.
— Из приписки видно, что писавший — твой приятель. Что ты ему ответил?
— Я еще не отвечал.
— А что собираешься написать?
— То же самое — что ты живешь в другом городе.
— Написать, что мы в разводе, ты не можешь. Мы не разведены.
— Я и не собираюсь так писать.
— Хочешь знать, сколько я возьму с тебя отступного? Сорок пять тысяч наличными.
— Нет.
— То есть как — нет? Торговаться тебе не с руки.
— Я не торгуюсь. Ты прочла письмо и знаешь столько же, сколько и я. Поступай как хочешь.
— С чего это ты такой хладнокровный?
— А с чего бы мне нервничать?
Она вгляделась в него из-под зеленого прозрачного козырька. Кудряшки окаймляли козырек, как плющ зеленую крышу.
— Адам, ты идиот. Тебе надо было молчать в тряпочку, и никто бы никогда не узнал, что я жива.
— Я знаю.
— Знаешь? И рассчитывал на то, что я побоюсь истребовать эти деньги? В таком случае ты просто набитый дурак.
— Мне все равно, как ты поступишь, — терпеливо отвечал Адам.
— Все равно? — Она саркастически усмехнулась. А если я тебе скажу, что у шерифа лежит в столе бессрочный ордер, оставленный прежним шерифом? На высылку меня из округа и штата, как только я для чего либо сошлюсь на тебя, разглашу, что я твоя жена. Соблазняет тебя эта новость?