— Жениться?
— Да, отец.
— А ты не возражаешь, Кейл?
— Да пусть женится, — сказал Кейл.
Адам рассмеялся впервые на памяти мальчиков. Спросил:
— Хорошая она девочка?
— Еще бы, — сказал Арон. — Еще какая хорошая. Добрая она.
— Что ж, я рад, что у меня будет такая невестка. Ли убрал со стола и, пошумев в кухне посудой, вернулся.
— А теперь спать, ребята, — сказал он.
Ребята протестующе нахмурились.
— Садись. Пусть и они еще посидят, — сказал Адам.
— Счета подбиты, — сказал Ли. — Можем просмотреть все цифры еще сегодня.
— Какие цифры, Ли?
— По дому и по ранчо. Вы сказали, что хотите знать, чем располагаете.
— Все цифры за десяток с лишним лет?
— Вы ведь раньше вникать не хотели.
— Это правда. Но ты сядь, посиди. Арон хочет взять в жены девочку, нашу сегодняшнюю гостью.
— Они уже помолвились? — спросил Ли.
— По-моему, предложения она пока не приняла, сказал Адам. — У нас еще есть время на раздумье.
Быстро освоясь с переменой в отце, во всей атмосфере за столом, Кейл принялся уже критическим оком рассматривать этот очередной муравейник — как бы его половчей раскидать. И сказал:
— Да, Абра ничего. Она мне понравилась. И знаете, почему? Она сказала — спросите у отца, где могила вашей мамы, и носите ей цветы.
— Ты нам позволишь? — спросил Арон. — Она сказала, что научит нас делать венки.
У Адама тревожно завихрились мысли. Ко лжи он не имел ни склонности, ни навыка. Но ответ явился тут же, навернулся на язык с ужаснувшей Адама естественностью.
— Жаль, ребята, но придется вас огорчить. Могила мамы на другом конце страны, в ее родных местах.
— А почему там? — спросил Арон.
— Люди иногда хотят, чтобы их похоронили на родине.
— А как ее туда перевезли? — спросил Кейл.
— Мы погрузили гроб в вагон — так ведь, Ли?
Ли кивнул.
— У нас это тоже в обычае, — сказал он. — Почти всех умерших китайцев отсылаем в Китай, хороним на родине.
— Я знаю, — сказал Арон. — Ты нам уже рассказывал.
— Разве? — сказал Ли.
— Рассказывал, — подтвердил Кейл, смутно разочарованный.
— Мистер Бейкон дал мне сегодня совет, — сказал Адам, торопясь переменить тему. — Вот послушайте, мальчики. Он советует нам переселиться в Салинас — там школы лучше и ребят больше, а тут вам играть не с кем.
Слова Адама ошеломили близнецов.
— А как же наше ранчо? — спросил Кейл.
— Ранчо у нас останется — на тот случай, если захотим вернуться.
— В Салинасе Абра живет, — проговорил Арон. И для Арона этим все решилось. Он уже забыл об отвергнутом кролике. Помнил только фартучек, голубую шляпу, пальцы, нежные, как лепестки.
— Подумайте хорошенько, мальчики. А теперь, пожалуй, пора вам спать. Вы сегодня не ходили в школу, почему?
— Учительница заболела, — сказал Арон.
— Мисс Калп уже три дня болеет, — подтвердил Ли. — Занятия только с понедельника. Идемте, мальчики.
Они послушно пошли за ним.
2
Адам сидел, с зыбкой усмешкой глядя на лампу и постукивая пальцем по колену. Вернулся Ли.
— Им что-нибудь известно? — спросил Адам.
— Не знаю, — сказал Ли.
— Может, это просто девочка заговорила о венках…
Ли сходил на кухню, принес большую картонную коробку.
— Вот счета. За каждый год в отдельной пачке, стянутой резинкой. Я их проверил. Тут за все годы.
— За все годы?
— Отдельная тетрадь за каждый год и счета, все оплаченные. Вы хотели знать, чем располагаете. Вот, пожалуйста. Вы в самом деле хотите переехать?
— Подумываю.
— Надо бы вам каким-то способом сказать сыновьям правду.
— Тогда сгинет у них светлый образ матери.
— Но есть же другая угроза.
— Какая?
— Они рискуют услышать правду от чужих людей. Многие ведь знают.
— Чем старше они будут, тем, может, легче им будет принять эту правду.
— Сомневаюсь, — сказал Ли. — Но главная опасность в другом.
— В чем же?
— Ложь — вот что опасно. Ложь отравит все. Если они когда-нибудь обнаружат, что вы лгали им в этом, то и в правдивых вещах усомнятся. Рухнет вся их вера в вас.
— Я понимаю. Но что я могу им сказать? Полную правду нельзя.
— Возможно, следует сказать им хотя бы часть правды, чтобы потом, если они узнают, не разрушилась их вера в вас.
— Я подумаю, Ли.
— Если переедете в Салинас, риск еще возрастет.
— Я подумаю.
— Я был совсем мал, когда отец рассказал мне о матери, и рассказал, не щадя меня, — продолжал Ли настойчиво. — И не однажды повторял этот рассказ по мере того, как я рос. Конечно, мать у меня была иная, но и у нас произошло ужасное. И я рад, что он открыл мне. Лучше мне было знать, чем не знать.
— И ты хочешь рассказать мне?
— Нет, не хочу. Но, рассказав, я убедил бы вас, возможно, сказать что-нибудь мальчикам. Ну, например, что она уехала, а куда, вы не знаете.
— Но я же знаю.
— Да, в том-то и беда. Правда должна быть полная, иначе неизбежно войдет в нее ложь. Но принудить вас к полной правде я не могу.
— Я подумаю, — опять сказал Адам. — Так что же стряслось с твоей матерью?
— Вы действительно хотите, чтобы я рассказал?
— Если тебе это не слишком тяжело.
— Я буду краток, — сказал Ли. — В первом моем младенческом воспоминании я живу вдвоем с отцом в темной хибарке среди картофельного поля и отец рассказывает мне о матери. Мы говорили с ним на кантонском диалекте, но эту быль он всегда рассказывал высоким и красивым языком — мандаринским. Что ж, слушайте. — И Ли углубился в былое.
— Начну с того, что когда строили на американском Западе железные дороги, то каторжный труд возведения насыпи, укладки шпал и рельсов достался тысячам и тысячам китайцев. Они стоили дешево, были работящи, и если гибли, то отвечать за них не приходилось. Их везли большей частью из Кантона, поскольку тамошний народ невелик ростом, крепок и вынослив, и к тому же смирного нрава. Их вербовали по контракту; судьба моего отца весьма обычная судьба.
Надо вам сказать, что китаец должен ко дню Нового года расплатиться со всеми долгами, чтобы начать год чистым. Иначе он ввергает себя в позор, более того, все семейство, весь род считается опозоренным. Никакие отговорки и резоны не берутся во внимание.