Запрещенный Союз – 2: Последнее десятилетие глазами мистической богемы - читать онлайн книгу. Автор: Владимир В. Видеманн cтр.№ 33

— А можно ли познакомиться с настоящими мэтрами тайных учений?

— Почему бы и нет? Я как раз нахожусь на пути к одному из них. Если хочешь, завтра будем у него!

— Вау! Это прямо здесь, в Бухаре?

— Не совсем. Это в Хорезме, недалеко от Хивы. Слышала про такой город?

— Про Хиву, конечно, слышала, но наша группа, к сожалению, туда не едет.

— Плюнь на группу!

— Не могу. Я вообще не могу надолго отлучаться, а тем более — произвольно уезжать в другой город, иначе будут большие неприятности.

Как выяснилось, Кристина не могла самостоятельно съездить даже на ключевые мазары под Бухарой. О чем она думала, отправляясь в этот тур? Оставалась последняя возможность: посетить на обратном пути в Париж через Москву одного ходжагонского шейха, усматривавшего в движении ислама на северо-запад залог захвата шарнира времени в надежные руки. Я подумал, что Кристине в процессе общего развития было бы неплохо ознакомиться с идеями полярного ислама как особой инициатической линии людей дома Пророка. Род шейха восходил непосредственно к карабахским беям, в свою очередь наследовавшим традиции ашаван от своих зороастрийских предков. Кроме того, мэтр бегло говорил по-французски и знал, так сказать, всю французскую «беллетристику» по этому вопросу — от Генона до Шуона.

Кристина все не могла взять в толк, шутят с ней или говорят всерьез и вообще бодрствует она или грезит? Слишком невероятной казалась эта встреча с незнакомцем в заколдованной Бухаре!.. Незнакомец тем временем полез к себе в рюкзак за записной книжкой с адресом шейха. Там что-то звякнуло. Девушка с любопытством заглянула в рюкзак и обомлела: затертый брезентовый «ермак» был доверху наполнен золотым антиквариатом и ценными предметами восточных культов.

— Пардон, а это что такое?

— Это, мадам, инструментарий, благодаря которому поддерживаются надлежащие условия для нашей практики.

— Как интересно! Что же это за практика такая? Вы тантрики?

— С чего это вы взяли?

— Я вижу у вас в рюкзаке фигурки тантрических божеств.

— А вы интересуетесь еще и тантризмом?

— Я танцую сераль и думаю, что в этом есть что-то от античных дионисий, которые, в свою очередь, связаны через восточные культы с тантрическими.

— В конечном счете противоположности сходятся, не так ли?

Я достал записную книжку и дал парижской пари номер телефона шейха в Москве, а затем написал ему по-таджикски в арабской графике послание, которое в русском переводе звучало примерно так: «Хорошая девушка. Требует внимания. Возможны нюансы». Кристина осмотрела полученный ярлык со всех сторон, затем аккуратно его сложила и убрала в карман. Потом, уже в полной темноте, мы добрались до вокзала, нашли гостиницу, а затем до самого рассвета общались на предмет восточных тонкостей. «Омар, мадам, Омар Хайям!»

К вечеру следующего дня я прибыл в каракалпакский город Ургенч. Это уже исторический Хорезм. Хорезмское ханство, как и Бухарский эмират, было вассалом царской России. Цивилизационное влияние Запада было тут всегда минимальным, в результате чего местный культурный ландшафт сохраняет порой уникальную музейную архаику. В городе праздновался юбилей великого земляка — средневекового математика Аль-Хорезми. Поставленный по этому случаю памятник ученому мне попался на прямой как стрела центральной улице, на полпути от железнодорожного вокзала к гостинице.

За десять минут ходьбы ко мне несколько раз подходили местные юноши, предлагая широган. Один из них, у которого я согласился взять немного в обмен на краткое интервью, рассказал, что хашем здесь торгуют все, но действительно крупные деньги делаются на чернухе. Мы отошли чуть в сторону, к кустам, раскурили на пробу наяк.

— Ты, брат, кто — турист?

— Нет, я журналист, приехал на конгресс Аль-Хорезми (объявлениями о котором вся центральная улица была заклеена, словно постерами о предстоящем рок-концерте).

— Да, Аль-Хорезми — наш человек!

На следующее утро я отправился в Хиву, находившуюся в двадцати минутах езды от гостиницы. Сегодня Хива — это архитектурный заповедник под открытым небом в пригороде Ургенча. Населения здесь никакого нет. Весь город обнесен крепостной стеной, а внутри территория является охраняемой музейной зоной. В рабочие дни ворота Хивы открываются, и толпы туристов растекаются ручьями по ее узким средневековым улочкам с глухими белеными стенами, резными галереями мечетей и расписными айванами общественных мест. Теперь здесь размещены турагентства, кафе, сувенирные лавки, а также небольшие цеха мелкого кустарного производства, в основном сувенирно-фольклорного, где на глазах у любопытных мастера различных ремесел демонстрируют приемы древней ковки, резьбы по дереву, росписи по керамике или шитья предметов традиционного гардероба.

По площади Хива сравнима со старым Таллином, а по степени сохранности в качестве единого комплекса даже его превосходит. Доминирующий, центральный объект в Хиве — это недостроенный минарет Кальта-минор, бирюзовые стены которого покрыты вязью стихов великого маарифа и ханского мираба Мухаммада Ризы Агахи ^[111]. В этой недостроенно-сти был, безусловно, знак какой-то остановки времени. Такое впечатление на меня произвела в целом вся Хива — «мертвый город», наполняющийся в светлое время суток жизнью пестрого туристского бомонда, и Кальта-минор лишь доводил эстетику остановленного времени до ее физического апогея.

Единственная истинная жизнь среди призрачного развлекательного существования Хивы имела место в потаенной гробнице, невидимой глазу профанического туриста. Это был мазар Уч-Авлие — мавзолей Трех святых. Как гласит легенда, здесь покоится прах трех великих предков узбекского народа — шейхов Баки, Максуда и Латифа-Ходжи. Эти якобы трое братьев-ремесленников некогда возглавили восстание хорезмийцев против деспотических властей и с тех пор почитаются местным населением как народные заступники.

В небольшом затемненном склепе, куда сквозь узкие окна едва пробиваются лучи палящего дневного солнца, стоят три каменных надгробия, покрытых расписными тканями. Надгробия окружает множество различных штандартов, склоненных у изголовий и образующих фигуру своеобразного паланкина. За все время, что я сидел в гробнице, — а это было около часа — в нее никто не вошел. После того как я вышел на улицу и вновь погрузился в человеческий турпоток, в голову пришли слова великого суфийского поэта-лирика Хафиза: «Как много ходящих по горбу земли, которых мы считаем живыми, а они мертвы, и как много покоящихся в ее недрах, которых мы считаем мертвыми, а они живы!»

В тот же день я решил ехать дальше, в Бируни — место рождения знаменитого ученого-энциклопедиста Абу Райхана Мухаммеда ибн Ахмеда ал-Бируни. Но отправиться туда я собирался исключительно в силу лишь одной причины: навестить Мирзабая, личность которого вызывала в те времена сильный ажиотаж в його-мистической среде не только Средней Азии, но и европейских частей империи, прежде всего в Москве, Питере и Литве.