Запрещенный Союз. Хиппи, мистики, диссиденты - читать онлайн книгу. Автор: Владимир В. Видеманн cтр.№ 38

В этом отношении значение Рама для советских мистических кругов трудно переоценить. Ведь он являлся для большинства посещавших его людей не просто специалистом в каких-то вопросах, но и — как лицо без гражданства, иностранец с Запада — носителем особой харизмы свободного мира. Все знали, что Рам много лет жил в Европе. Он общался с ламой Анагарикой Говиндой ^[57], профессором Махадеваном ^[58], посещал лекции Кришнамурти, переписывался с ведущими парапсихологами Америки (Джозефом Райном и Джозефом Праттом) и Японии (с доктором философии и психологии Хироши Мотояма, профессором Токийского университета). Его знания были адекватны, аутентичны — не просто какой-нибудь высосанный из пальца советский компот.

На протяжении всего времени, пока Рам жил в СССР, к нему в гости наведывалась публика из совершенно разных поколений, социальных слоев и географических точек огромной страны. Среди его старых знакомых, то есть до периода молодежного нашествия, можно назвать прежде всего эстонского бизнесмена Юри Ляанесаара, родственникам которого и принадлежал хутор Уйни в Лангерма, а также двух ученых мужей — биолога и уфолога Тыниса Неэме и востоковеда и переводчика Хальянда Удама.

Тынис Неэме — высокий и поджарый, с аккуратной бородкой биолог из АН ЭССР — был членом подпольной таллинской группы уфологов, а также периодически ездил на международные конгрессы психотроники, откуда привозил толстые фолианты с текстами докладов участников. Президентом конгресса психотроников был чехословацкий профессор психологии Зденек Рейдак из Братиславы, приятель Тыниса. Это была странная паранаучная инициатива, объединявшая во времена холодной войны альтернативных ученых Запада и Востока. Примерно половина материалов в каталогах принадлежала перу восточноевропейских, в том числе многочисленных советских, авторов. Другая часть представляла творчество их западных коллег, включая исследователей из Латинской Америки и Азии. Психотронные конгрессы проводились, насколько я помню, в Сан-Паулу, Монако, Праге, Токио… Документацию этих сборищ я, как священные тексты, читал в Лангерма, периодически спрашивая мнение Рама. Тот время от времени повторял, что современная психотроника движется как бы в правильном направлении, но слишком медленно и еще не достигла проблематики, которая занимает его самого.

Хальянд Удам — невысокий, в очках, очень кабинетный человек, ориенталист, специалист по арабскому и санскриту, знаток персидской поэзии и суфизма — привозил на хутор книжки по китайской нумерологии, исламскому символизму и масонской ритуалистике, а потом они вместе с Рамом выстраивали универсальные графики знаковых соответствий отдельных мистических традиций. Хальянд некогда учился в Москве, где близко сошелся не только с академическими востоковедами Октябриной Волковой ^[59] и профессором Андреем Зелинским ^[60], но и с московским эзотерическим подпольем в лице Владимира Степанова ^[61]. Все они позже приезжали в Лангерма.

Еще одной старой знакомой Рама была загадочная дама, которую звали Ирина Лявгмин. Ее отец, литовский коммунист, слыл чуть ли не заместителем Дзержинского и погиб в Гражданскую войну. Сама Ирина, очень мистическая особа, собрала несколько специальных папок оккультно-теософских материалов: конспекты лекций Кришнамурти, Вивекананды и других индийских свами, фотографии йогов и гуру, выписки из Блаватской и агни-йоги. С Рамом Ирина дружила очень давно, едва ли не с первых лет его пребывания в СССР. С ним была знакома еще ее мать, фотографию надгробия которой я видел в этих же папках. На гранитном камне высечена ведийская формула: «Тат твам аси» («Ты есть то» на санскрите). Отец Николай, отправивший нас с Йокси в Лангерма, также знал эту семью.

Среди других близких друзей философа можно упомянуть Петера Ваббе — сына известного эстонского художника времен Эстонской Республики Адо Ваббе. Петер был рамовским знакомым «первого призыва» и наводнил хутор своими многочисленными поделками: странной формы фонарями с разноцветными стеклами, магическими подсвечниками, сюрреалистическими картинами маслом. На одной из них изображалась тянущаяся через пустыню стена «колючки», отделявшая гордого красного льва ^[62] (очень похожего на Рама) от толпы мелких злобных карликов в советской военной униформе. В общем, по какую сторону от этой стены была «несвобода» — сказать трудно. Похоже, сам художник тоже не имел на этот вопрос однозначного ответа, ибо вообще относился к феномену человеческой сознательности весьма скептически.

— Послушай, — говорил он Раму, — зачем ты вообще тратишь столько времени на всю эту философию, работу ума и прочее? Ведь где гарантия, что насекомые не видят мир в совершенно иных, не доступных нашей интуиции измерениях и их сознательность на абсолютной космической шкале не стоит на порядок выше человеческой?

— Да, — отвечал ему Рам, — но я человек, и мое сознание и его границы интересуют меня больше, чем границы сознания тараканов!

Как-никак своя рубашка ближе к телу.

Из известных сегодня эстонских политиков у Рама в свое время побывали Тунне Келам, возглавлявший перестроечный Эстонский гражданский комитет, и лидер социал-демократов социолог Марью Лауристин — дочь эстонского революционера, именем которого называлась улица, на которой в начале пятидесятых, еще до моего рождения, жили мои родители.

По протекции Хальянда к Раму приезжал Юрий Глазов (филолог, правозащитник, близкий знакомый Андрея Дмитриевича Сахарова). Рам живо интересовался диссидентским движением, но сам от политики (в смысле политической активности) оставался весьма далек. Он был напрочь лишен какого бы то ни было национализма, при том что регулярно медитировал и посылал импульсы на освобождение эстонского народа от ярма советского тоталитаризма. Самих русских — людей с «тонкой славянской душой» — он считал не меньшими жертвами антигуманной диктатуры, чем другие народы СССР, да и весь социалистический блок в целом.