Запрещенный Союз. Хиппи, мистики, диссиденты - читать онлайн книгу. Автор: Владимир В. Видеманн cтр.№ 20

Наконец я спрашиваю хозяина:

— Володя, а трава тут у вас есть?

— Ну, этого добра здесь море!..

Он тут же куда-то звонит, и через пять минут в дверях появляется юный бурят по имени Вадик. Оказывается, что это младший брат одного из Володиных гостей, и тут же парню дается задание свезти нас на плантацию незамедлительно. Мы с Димой, Ирой, Вадиком и неизвестно откуда взявшимся малолетним приятелем Вадика Витей Шкетом, садимся в автобус на остановке перед самым домом и едем минут десять.

Выходим и, пройдя через какие-то заросли, оказываемся на практически бескрайней плантации каннабиса. Каннабис, естественно, дикий. Его качество нам пришлось оценить уже через несколько минут. Я впервые в жизни видел как живую плантацию, так и элементарный метод сбора ручника ^[26]. Растения растираются между ладонями, одно за другим, пока кожа не покроется зеленым налетом пыльцы. Потом эта пыльца скатывается в шарик — и можно курить. Бурятская масть, а именно ручник — одна из самых застебывающих, которые мне когда-либо приходилось пробовать. Стебает с нее так, что просто дыхание перехватывает, а бедному Вадику просто стало плохо: побелев, он полувозлег, но при этом мышцы лица и брюшной области мучительно продолжали сокращаться от беззвучного смеха…

На следующий день решили поехать наконец в монастырь, или, как это называется по-бурятски, дацан. Путь к дацану оказался неблизким, ибо находился тот километров за восемьдесят от Улан-Удэ, под Иволгинском. До самого Иволгинска мы с Димой, Ирой и Вадиком добрались автобусом, а потом нужно было пилить через гигантское поле, густо поросшее конопелью, еще несколько километров в сторону сверкавших на фоне голубого Саянского хребта золотых крыш монастырского комплекса.

Пересечение этого поля отняло у нас несколько часов, ибо периодически мы делали остановки для сбора пластилина (гашиша) и его раскуривания. Перед дверями обители мы предстали уже перед самым закатом. Наши руки отягощались целлофановыми пакетами, набитыми свежесобранной травой, а у Димы ею был набит еще и рюкзак. На голове у него красовалась большая фетровая шляпа а-ля Джон Мэйалл, из-под которой выбивались космы нечесаного хайра, на заднице — вытертые драные джинсы, в руках — паломнический посох. На мне была надета белая футболка с надписью черной тушью по-тибетски «Ом мани падмэ хум», на шее — колокольчики и магические амулеты, на бэксайде — такие же джинсы, на голове — такой же хайр. Кроме того, мы все были обмотаны длинными лентами серебряной фольги, которую нашли по пути.

Оказавшись перед вратами святой обители, я сложил ладони на груди, громко сказал: «Ом мани падмэ хум!» — и пал ниц. То же самое сделали все остальные. После этого мы хотели было войти, но врата оказались запертыми. Постучались. Через некоторое время в приоткрывшемся проеме показалась бритая голова ламы, который спросил, чего нам нужно. Услышав, что мы паломники из отдаленных частей Советского Союза, лама ответил, что монастырь будет вновь открыт с восьми утра. Переночевать он посоветовал в близлежащей бурятской деревне, население которой принимало паломников на постой.

Мы действительно затормозились в этой деревне, в семье, где один из детей, как выяснилось совершенно случайно, учился в Монголии на ламу. Мы пытались изо всех сил раскрутить семинариста на профессиональные тайны тибетских магов, но он, не теряя спокойствия, объяснил, что у них в улан-баторском дзогчене главным предметом является история КПСС, затем следует Конституция СССР, а уже потом, чуть ли не в факультативном порядке, изучается все остальное. Что парень не врал, я убедился на следующее же утро: когда ровно в восемь я вошел в ворота дацана, меня встретила кумачовая растяжка с надписью по-русски и по-бурятски: «Да здравствует нерушимая дружба народов СССР!»

Однако реальная храмовая служба, надо сказать, производила весьма мистическое впечатление. В основном весь ритуал состоит из чтения заклинаний и текстов, сопровождаемого ударами в бубны и барабаны, звоном литавр и колокольчиков, а также работой духовой секции (раковины, трубы, флейты, рожки). Интерьер храма напоминает церковный: в середине — четыре колонны, с потолка и со стен свисают хоругви или так называемые танка — матерчатые иконы. На месте иконостаса — композиция из тысячи Будд. На амвоне восседает лама, читающий мантры и бьющий в огромный бубен изогнутой в виде буквы «S» колотушкой.

Вдоль стен храма — визуальный ряд из двенадцати событий Священной истории. Если в христианстве это этапы жизни Христа, то в буддизме — Будды. Двенадцать страстей здесь соответствуют двенадцати стадиям закона зависимого возникновения — пратитьи-самутпады. Сюжет о сошествии Христа в ад и дальнейшем вознесении на небо представляется в буддийском метафизическом понимании как аллегория блуждания души в колесе бытия, сансара-чакре, по-бурятски — сансарыйн хурдэ. Это колесо состоит из пяти областей сансарного (то есть бренного) существования, по которым блуждают души творений до тех пор, пока не просветлятся мудростью будды и не выйдут за пределы действия законов этого колеса в стихию окончательного освобождения — нирвану. Паствы как таковой в храме нет. Люди лишь заглядывают ненадолго, подходят к ламе и подносят ему деньги или иные жертвоприношения. У меня сложилось впечатление, что это, как правило, водка. Основной ритуал для прихожан состоит в обходе монастырских святынь, который сопровождается вращением молитвенных мельниц, расположенных в ряд и содержащих в себе свитки священных текстов.

Нам, как особым экзотическим гостям, выделили ламу-экскурсовода, который показал, кроме всего прочего — даже монастырской кухни, — специальное помещение на втором этаже главного храма, где располагался внушительный макет «рая будды Амитабы», исполненный в стиле кукольного театра для дошкольников: с древом мира типа новогодней елки в центре всей композиции, в окружении кукольных небожителей и разбросанных повсюду кусочков сахара и конфет «Красная Москва» в блестящих обертках. Потом у нас была аудиенция у тогдашнего главы буддистов СССР бандидо-хамбо-ламы Сандо, а также у ламы-лекаря Мунко (будущего бандидо-хамбо-ламы). В свои профессиональные колдовские тайны высокие ламы нас, разумеется, посвящать не стали, проявляя неуместную, как нам казалось в данном случае, идеологическую корректность. Тем не менее посещение дацана произвело на меня совершенно неизгладимое впечатление. Это было мое практически первое реальное знакомство с неевропейской культурой: я находился в самом центре Азии, в максимальном отдалении от всякого моря, в мистической области «континентального максимума».

После посещения дацана наша спутница Ира уехала-таки в Кемерово, а мы с Димой разместились у Вадика. Его старший брат Леша жил отдельно с молодой женой и только что родившимся бэбиком. Вадик же пребывал в одной квартире с бабушкой, мамой (обе дамы, как и жена Леши, были из сибирских казачек) и папой — бурятским партийным номенклатурцем. Папа в основном квасил по министерствам с друзьями, но к нам отнесся очень великодушно. По его инициативе мама даже безвозмездно выдавала нам из семейной кассы карманные деньги по три рубля в день на человека (и это в течение всего нашего пребывания в Улан-Удэ, то есть недели две как минимум!). Ели мы вместе со всей семьей. Спали в отдельной комнате, как в двухместном гостиничном номере.