Запрещенный Союз. Хиппи, мистики, диссиденты - читать онлайн книгу. Автор: Владимир В. Видеманн cтр.№ 13

Сходили на питерский сейшн в Академию художеств. Выступала культовая группа «Санкт-Петербург» ^[17]. Но вход только для студентов, по студенческим билетам, — странная идея, никак не вяжущаяся с либертарными идеалами рок-культуры. Впрочем, мероприятие и не анонсировалось как рок-концерт, но все, кто знал через своих, пришли. Пробирались через какие-то задние двери, окна, щели…

И вот идет наша компания, человек десять, по длиннющему коридору, на звуки музыки. Вдруг неожиданно перед нами, вынырнув откуда-то из-за угла, появляется шеренга оперов с красными повязками ДНД:

— Стоп! Кто такие? Куда?

— На концерт, — робко лепечет кто-то из наших.

— Концерт только для своих. У вас документы есть?

— Нет…

— Тогда, — командует старший, — кругом!

Мы начинаем послушно разворачиваться. Спорить мазы нет, тем более — сопротивляться.

— А теперь — бегом марш!

Опера́ начинают гнать хипповое стадо назад, к выходу. Топот в коридоре стоит неимоверный, словно скачет стадо мустангов. Опера координируют скачку: как-никак в эдаком лабиринте и заблудиться можно:

— Вперед, налево, вперед, направо!..

Звуки музыки удаляются и глохнут в нашем топоте. Коридоры темные… После очередного поворота я вижу некий шкаф. Инстинктивно хватая Юльку за руку, заскакиваю за этот шифоньер, прижимаясь к стене. Пипл мчится дальше. Из-за угла выскакивают комсомольцы и тоже проносятся мимо. Мы спасены! Резко заворачиваем за угол и бежим назад, на звуки музыки… Где-то через полчаса в зале появляются еще несколько наших — пролезли-таки. Но вообще, откровенно говоря, мне как-то не по себе. Какое все-таки свинство — все эти опера, повязки, документы, скачки вприпрыжку…

А ведь могли и по голове настучать. И тут я понимаю, что весь этот пипл вокруг — и студенты, и опера, и даже наши хиппы — дети жертв сталинского режима, не обязательно жертв фактических. Ведь и сами палачи тут тоже жертвы: ментальные, психические, кармические… Вспоминаю рассказ одной старой эстонки, как таллинцы были шокированы поведением только что прибывших и расквартированных в Прибалтике советских красноармейцев и моряков. Причем не поведением в отношении местного населения (хотя тут тоже все понятно), но внутренними разборками. Пехота и флот устраивали по непонятным для эстонцев причинам между собой массовые побоища с применением тяжелых ударных предметов. Бились в кровь, чуть ли не насмерть. Откуда такая нечеловеческая ненависть? Ясно, что не от хорошей жизни…

По понятным причинам хипповать в России было тоже непросто. Менты перманентно вязали и за волосы (стригли), и за джинсы (резали), и за фенечки (срывали), и вообще за всякую ерунду. Помню, как-то раз в том же Питере увидел на улице стенд с газетой типа «Правды», висящей на стене дома в раме под стеклом (была такая практика, чтобы «всем хватило»). И статья: «Гиббоны». Наши знали про эту публикацию и специально сводили меня почитать. Статья — о хиппи, которые, понятное дело, и есть эти «гиббоны». Причем утверждалось, что они сами себя так называют! Из-за неопрятного вида, всклокоченных волос, жуткого скотского запаха и чуть ли не готовности открыто испражняться в общественных местах. Брр! Итак, стоим мы, читаем, комментируем, потешаемся. Ну и простой народ вокруг тоже комментирует:

— Вон, ты глянь-ка, вот они, гиббоны-то. Сами пожаловали. Смотри, какая у этого щетина. А этот — то ли парень, то ли девка. И в самом деле гиббоны!

Причем комментируют не весело, не шутейно, а даже очень так агрессивно. Будто мы им где-то дорогу перешли. Так работала пропаганда: на пустом месте озлобляла и задирала народ — между прочим, народ-победитель, как именовалось советское население в рамках официальной риторики. Не скажу, что у нас в Эстонии — и вообще в Прибалтике — все было «тишь да гладь». Но такого скотского безобразия, как у восточного соседа, все-таки не наблюдалось. И разница тут понятна: большинство прибалтов еще помнили досоветские времена или, по меньшей мере, росли в семьях, где не было психологического пресмыкательства перед авторитарным совдепом. В каком-то смысле в самом деле тут большинство людей были антисоветчиками.

А вот в России — ну и конечно, других «старорежимных» республиках, где досоветские времена уже воспринимались как нечто легендарное, — доминировало агрессивно-послушное большинство, свято верившее в безальтернативность коммунистической идеи, как она подавалась партийными демагогами. И мы, апологеты всяческих реальных свобод, были для этого большинства просто «гиббонами». Справедливости ради надо сказать, что хиппи как авангард либертарной молодежи платили совковому обывателю той же монетой, считая его полным быдлом. Но именно тупого обывателя, а не российский или советский (в смысле населения СССР) народ в целом как таковой.

Осенью я познакомился с одним человеком из Москвы, выделявшимся большими познаниями в области истории и идеологии хиппизма. От него я впервые услышал имена Герберта Маркузе, Эбби Хоффмана, Джерри Рубина; он первым членораздельно смог объяснить мне идейные установки глобального альтернативного движения, зародившегося на крайнем западе Америки, у Тихоокеанского побережья, в солнечном городе святого Франциска:

Эмансипативная постмодернистская философия хиппизма во многих аспектах восходит к левым традициям франкфуртской философской школы (Теодор Адорно, Макс Хоркхаймер, Герберт Маркузе, Эрих Фромм и другие), развивавшей антиметафизический подход в духе «патафизики» Альфреда Жарри как «преодоления метафизики, которая определенно основана на бытии феномена» (Жиль Делёз). Выработанная франкфуртцами «критическая теория» была радикально направлена против позитивизма, рационализма и «просвещения» как причины отчуждения человека от его естественного контекста (чистой сексуальности). Антропологическая революция должна была начаться с сексуальной: «Make love, not war!» Мэтры объяснили молодежи, что всякая власть как система авторитетов строится в конечном счете на сексуальном подавлении индивида средствами навязанной правящими элитами патриархальной морали.

Маркузе был кумиром поколения «детей цветов», его рулевым. Разработанная им совместно с Адорно «негативная диалектика» не признавала синтеза как примиряющего третьего начала на новом витке развития, но настаивала на добавочном толчке извне. Тем самым выстраивалась метафизика революции как единственного способа преодоления противоречий индустриального общества позднего капитализма (как франкфуртцы характеризовали современную эпоху). Освобождение внутреннего (либидиального) человека от рационалистического кодирования увязывалось в либертарной среде с представлениями американского психофилософа австрийского происхождения Вильгельма Райха о всякой морали и дисциплине как результате подавления сексуальности.