— Ладно, сейчас мы сходим к Лиле, я попрошу заняться одёжкой. Если у неё нет никого, то она может сразу что-нибудь и скроит. А потом вернусь и мы с тобой поболтаем.
Одарив меня напоследок ещё одним взглядом, в котором ясно читается, что терпение Тамары почти иссякло, они с Настей уходят в соседнее помещение, в котором располагается ателье. А я остаюсь наедине со своими мыслями.
Гоню от себя настойчивое желание позвонить Илье. Потому что снова страшно. Например, услышать, чтобы я возвращала Настю немедленно, и причина совсем неважна. Я вообще холодею от мысли, что он может запретить нам видеться. О том, что у них там могло произойти с Вадимом, стараюсь не думать. Лишь бы только не окончилось потасовкой, хотя, это очень сомнительно. Максимум, на что способен муж, — нахамить или выдать пару шуточек.
— Так. У меня голова кругом, — признаётся Тамара, вернувшись из ателье и поясняет в ответ на мой тревожный взгляд: — Оставила Настю с Лилей. Там дочка её пришла. Если что, Лилька наберёт тебя или меня.
Она вскидывает брови и, не дождавшись от меня ни слова, командует:
— Рассказывай!
— О чём?
— Обо всём. Что это за чудо? Почему она тебя мамой называет? Где её… папа? Ты от него её родила тайно и мне ничего не сказала?
В голосе Томы сквозит веселье, а вот мне совсем не до него. Понимаю, насколько всё это странно.
— Её папа работает с Вадимом. Он привёз мне на днях документы на развод, с ним была Настя. Её мама умерла некоторое время назад. Ну и девочка решила, что я её новая мама.
Усмехаюсь, когда произношу эти слова, больши похожие на рапорт. В глазах Тамары — такое неподдельное изумление, переходящее в ошарашенность, что меня начинает разбирать нервный смех.
— Так. Погоди. Дай я выдохну. Ты разводишься с Вадимом?
— А ты думала, его уход к другой может окончиться чем-то иным?
— По правде говоря, да. Ты только не дуйся, но я уже начала подозревать, что… если этот козёл придёт к тебе и скажет, что возвращается, ты примешь его с распростёртыми объятиями.
Она озвучивает то, что мне и самой пришло в голову не далее как сегодня утром, когда осознала, что именно содержится в тех чёртовых бумагах. Если бы не Настя, наверное, я бы не была сейчас так уверена в том, что к слову «муж» относительно Вадима теперь применим эпитет «бывший». Потому что готова была простить. Даже понимая всю чудовищность той боли, которую он мне причинил.
— Нет. Это дело решённое.
Делаю паузу, прежде чем поделиться остальными новостями. Потому что не знаю, стоит ли о них говорить с Томой. По крайней мере, до того момента, когда я утрясу все дела с адвокатом. Она у меня дама решительная, неизвестно, что может выкинуть, когда дело касается её семьи.
— И он хочет отсудить у меня половину квартиры.
— Вот мудак!
— Есть такое.
— Он вообще с дуба рухнул? Эта квартира — твоя заслуга полностью. Говорила я тебе, что нужно составлять брачный договор!
— Что теперь об этом думать? Всё уже сделано.
— Ну, на будущее. Кстати, папа как у Насти, ничего?
— На что ты намекаешь?
— Ни на что. Ты теперь девушка свободная, он, как я понимаю, тоже холост.
— Том, ей-богу… мне сейчас вообще не до этого.
Я морщусь, поднимаюсь с диванчика и начинаю расхаживать туда-обратно по студии, чувствуя на себе внимательный взгляд сестры.
— Зря. Если нормальный мужик — так может это судьба?
— Он очень молод.
— Тем более! Блин, Кать… Ладно, я молчу. Хотя, нет. Молодой, с дочерью, которая тебя как мать приняла, да тут сам бог велел.
— Ничего он не велел. Мы виделись с ним пару раз.
— И что? Познакомься поближе, делов-то.
— Не дави на меня, окей? У меня сейчас все мысли о разводе, о том, как не потерять квартиру, и в первую очередь — о Насте. И больше я ничего не хочу.
— Поняла-поняла. Дело твоё, конечно.
Она замолкает, и это довольно странно, потому как обычно Тому ничто не способно удержать от того, чтобы она высказала всё, что думает, даже если её ни о чём не спрашивают. Просто смотрит на меня внимательно, чуть прищурившись, как будто хочет что-то понять. И вздыхает через пару минут:
— Ладно. Пошли к Лиле, вижу, что изводишься.
Я действительно начала переживать — оставила ребёнка одного с незнакомой ей тётей. И хоть знала Лилю едва ли не половину жизни, всё равно не могла быть спокойной.
Я усмехнулась собственным мыслям прежде чем отправиться за Настей в ателье. Кажется, превращаюсь в наседку. И почему мне это так нравится?
***
Только когда Настя с Катей уходят, я ощущаю, как меня покидает напряжение. Воздух вокруг словно наэлектризованный. Вроде банальное сравнение, но оно подходит как нельзя лучше. Кажется, с каждым вдохом втягиваешь в себя эти заряженные частицы, которые состоят из охрененного накала, страха Кати, моей потребности защитить их от всего, что может сказать Вадим, ну и из его ядовитого сарказма — в первую очередь.
— Это вообще что такое сейчас было? — уточняет он тихо, и в голосе Персидского слышу ощутимую угрозу.
— Ничего, — пожимаю плечами в попытке сделать вид, что всё случившееся не стоит ни капли нашего внимания. — Девчонки просто сдружились.
— Девчонки?
Мать твою… это я, пожалуй, зря.
— Вадим, давай реально не сейчас. Ты сказал, что ждёшь меня срочно, я здесь.
— Нет уж.
Он передёргивает плечами, засовывает руки в карманы брюк и прислоняется бедром к краю стола. Цепко смотрит на меня, и мне почему-то хочется слиться куда подальше. Дерьмово всё это… В прищуре светло-серых глаз то ли злость, то ли насмешка. А может, и того и другого с перебором, потому не пойму, что превалирует в тот или иной момент.
— И давно это у вас?
— Что — это?
— Давно твоя дочь мою жену матерью называет?
По взгляду Вадима, который меняется ежесекундно, понимаю, что парит его совсем не наличие Насти рядом Персидской. Скорее, то, что в комплекте с дочерью иду я. И вроде насрать мне должно быть на нашу недавнюю встречу с его новой бабой, но почему-то мне совсем не всё равно. Значит, кому-то можно, а кому-то нет?
— Когда документы ей завёз, так и называет. Увидела в ней Танюху.
— Ясно.
В этих четырёх буквах, которые Вадим цедит сквозь крепко стиснутые зубы, вся соль нашей беседы. Ему всё ясно, что бы ни стояло за этим словом, а я совершенно не планирую бросаться ему «в ножки» и рассказывать, что между нами с Катей ничего нет и быть не может.
— Так что за дело?