— Владыка Эльфин, я ни разу не принизил тебя как раз потому, что знаю тебе цену. Что до другого — как могу я взять то, что мне не принадлежит. — Он коснулся лба тыльной стороной ладони. — Не страшись испытаний, ибо ты овладел своей силой и своей слабостью. Ты будешь жить долго, о король, и тебя будут помнить за доброту и мудрость.
— Льстишь, Хафган? — смущенно улыбнулся Эльфин.
— Говорю правду, — отвечал друид.
Хафган, Талиесин и Блез вышли на следующий день. В другое время Талиесин обрадовался бы перемене места, но сейчас это значило пропустить несколько дней строительства, и ему было обидно. Вслух он ничего не сказал, но Хафган приметил, как он сутулится и волочит ноги. Друид сразу сообразил, отчего это, однако промолчал. Разочарования, даже пустяковые — часть жизни, пусть учится с ними справляться.
— Какого цвета лето? — спросил через некоторое время Блез.
Они шли по знакомой лесной стежке на северо-запад в Долгеллау, где им предстояло вместе с другими друидами нести тело Кормаха в кромлех на холме за Гарт Греггином. Все трое шагали быстро. Хафган опирался на новый рябиновый посох, Блез — на посох из вяза, Талиесин нетерпеливо сбивал нависшие над тропой ветки легким ивовым посошком.
— Что? — обернулся на вопрос Талиесин.
— Летняя пора, — повторил Блез. — Какого она цвета?
Мальчик на мгновение задумался.
— Ммм… Золотая! — победно объявил он.
— Ты хочешь сказать, зеленая? Золотая, на мой взгляд, осень.
— Нет, — отвечал Талиесин. — Осень — серая.
— Серая? — Блез в изумлении покачал головой. — Ну ты скажешь! А, Хафган?
Друид не ответил.
— Какого цвета весна, Талиесин?
— Белая.
— А зима?
— Зима — черная.
Блез рассмеялся.
— Ты заметил, что в твоем мире цвет есть только у лета?
— Конечно, — без колебаний отвечал мальчик, помахивая ивовым прутиком. — Вот почему я буду королем лета, и мое царство будет летней страной. В мое правление не будет ни весны, ни зимы, ни осени.
— Только лето? — Блез вдруг посерьезнел. Он уловил печаль в голосе Талиесина, и смех его сразу оборвался.
— Только лето. Не будет тьмы и смерти, а только много-много всего хорошего. — Талиесин замолк и больше ничего не сказал. Все трое шагали в молчании, прислушиваясь к лесным голосам.
К полудню были в Долгеллау. Деревня раскинулась в неглубокой лесистой лощине у холодного чистого ручья. Жители ее не построили ни ворот, ни стен, ни насыпного вала, полагаясь на укромность места и мощь соседей. Они тепло приветствовали гостей. Много лет Кормах был их бардом, советчиком, прорицателем и врачом. Глава рода увидел посох Хафгана и заспешил навстречу.
— Мы приготовили погребальные носилки, — сказал он. — Бард велел сделать их из молодого боярышника.
Хафган кивнул.
— Так он хотел. Мы сделали все, что он пожелал, и жалеем, что не могли сделать больше.
— Уверен, вы постарались от души, — ответствовал Хафган. — Сейчас мы его повезем. Вы, если хотите, можете нас сопровождать.
— Вам понадобятся лошади?
— Нет, мы его понесем.
— Как желаете.
Они двинулись по деревне под пристальными взглядами местных жителей.
— Чего на нас так таращатся? — наклонившись к Хафгану, шепотом полюбопытствовал Блез.
— Они смотрят на Талиесина, — отвечал Хафган.
Мальчик, впрочем, похоже, не замечая всеобщего внимания и шел, вскинув голову, глядя прямо перед собой.
«Да, — думал Хафган, — ты будешь королем лета, и в твое правление не будет ни холода, ни тьмы. Однако лето быстротечно на Острове Могущественного, и зиму нельзя сдерживать вечно. Всему свое время года. И все же, малыш, пусть сияет свет, и, пока он горит, пусть звездопадом разгонит алчную ночь».
Они подошли к маленькой, крытой соломой избушке на дальнем конце деревни. На пороге сидели три друида в синих одеждах, рядом лежали пустые носилки, устланные еловой и можжевеловой хвоей. При виде Хафгана все трое встали.
Хафган приветствовал их поименно:
— Келлан, Инаок. Селив, все ли здесь в порядке?
Селив отвечал:
— Все. Тело готово к погребению, я отправил остальных дожидаться нас в роще.
— Хорошо, — сказал Хафган. Он наклонился и прошел под оленью шкуру, заменявшую дверь. Потом, приподняв полог, он позвал Блеза и Талиесина войти.
Талиесин увидел одно большое помещение без окон. Свет попадал сюда через круглую дыру в потолке, через нее же выходил дым от очага. На камышовой лежанке покоилось тело Кормаха, руки его были сложены на груди. Две свечи — одна в головах, другая в ногах усопшего — бросали на беленые стены неверные желтоватые отблески.
Талиесин ошеломленно глядел на тело. Это был не Кормах. Да, когда-то эта оболочка принадлежала верховному друиду — черты остались прежними, — но было ясно, что сам Кормах бесследно исчез. Дух, оживлявший тело, отлетел, а то, что осталось лежать на земле, оказалось вдруг до ужаса хрупким и несущественным — послевкусие, слабое напоминание об ушедшем человеке.
— Его нет, — прошептал Талиесин. Ой нечасто видел покойников и сейчас понизит голос, как у постели больного. — Кормаха нет.
— Да, — согласился Хафган. — Он давно в пути.
Он тронул Блеза рукой и стал в головах лежанки, Блез занял место в ногах.
Хафган произнес несколько слов на тайном языке друидов и взялся за голову умершего. Блез повторил за ним и положил ладони на холодные, застывшие ноги. Затем они произнесли то же самое хором и подняли тело. Если им и потребовалось усилие, Талиесин этого не заметил: ему показалось, что от их прикосновений тело само всплыло над лежанкой.
Друиды развернулись, чтобы пройти в дверь.
— Талиесин, придержи шкуру, — скомандовал Хафган, — и не забудь его посох.
Мальчик очнулся, бросился к дверям, откинул входную завесу. Хафган с Блезом вышли, неся тело. Носилки стояли наготове, и невесомого покойника переложили на них.
Талиесин юркнул обратно в избушку, нашел рядом с лежанкой посох, схватил его и присоединился к Блезу и остальным друидам, которые уже накрывали тело еловым лапником. Открытой осталась одна голова, которую Хафган по-прежнему держал в ладонях. Вчетвером друиды взялись за носилки и подняли зеленую гору. Она оторвалась от земли легко, как плывущий по ветру пух.
— Возьми посох, Талиесин, — распорядился Хафган. — Подними его перед избушкой.
Двумя руками мальчик поднял посох как можно выше. Хафган что-то сказал на таинственном языке, замолк, повторил то же самое второй раз, потом третий. Через несколько мгновений дымок потянулся из отверстия в крыше и из-под шкуры на двери. Талиесин держал посох и смотрел, как алые языки пробиваются сквозь плетеные стены. Пожар привлек внимание сельчан, которые собрались и молча наблюдали, как пламя охватывает избушку. Вскоре соломенная кровля занялась и рухнула внутрь.