— А прежде такое бывало?
— Да, и неоднократно. Но каждый новый раз хуже предыдущего. Темнота набирает силу, ее все труднее разбить и загнать обратно в пещеру. В прошлый раз она на сотни лет окутала мир. Опять-таки, это было, когда люди Запада ослабели, и море поглотило большую часть Летних островов.
Глаза Талиесина расширились.
— Что было потом?
— Люди Запада частью перебрались сюда, частью — в другие края, кто-то остался на последней из Западных земель. Ее отражение мы время от времени видим и называем Стеклянным островом.
— Так я и вправду его видел?
— Да, видел. Не всем это удается.
— А ты его видел?
— Дважды.
Нахмурившись, Талиесин обдумывал все, что услышал от Кормаха.
— Если Западные земли погибнут, — сказал он, — то сдерживать тьму придется нам.
Глаза Кормаха сузились.
— С чего ты взял?
— Кроме нас, некому, потому что никто больше не знает и ничего поделать не может.
Верховный друид задумался и долго сидел, глядя на мальчика, белокурого, со светлым и высоким лбом, с глазами, как лесные озера — то голубыми, то темно-зелеными, — и гибким телом. Он вырастет высоким, выше многих. Кормах еще раз взглянул на него и спросил:
— Кто ты, Талиесин?
Сказано это было вполне ласково, но мальчик вздрогнул, на лице его отразился испуг. Кормах видел его смущение и подумал, что Хафган прав. Талиесин так отличается от других, что порой забываешь, что он всего лишь ребенок. И все же что ему ведомо? Какие силы ему подвластны?
— Я Талиесин ап Эльфин, — отвечал мальчик, потом признался: — Порой мне кажется, я могу вспомнить что-то еще — надо лишь как следует напрячь память. Но у меня ни разу не получилось.
— И не получится, малыш. Во всяком случае, сейчас.
— Вчера ночью мне кое-что вспомнилось, а сегодня утром показалось полной бессмыслицей.
— Со временем ты вспомнишь все, главное — смотри и слушай.
— Скажи, учитель, а как же быть с тьмой? Надо же что-то делать.
— Каждый должен делать то, что в его силах, Талиесин. Это все, что в человеческой власти. И все же, если бы все это исполняли, не о чем было бы тревожиться. Да, этого было бы более чем достаточно.
Талиесин снова нахмурился.
— Было бы? Ты хочешь сказать, кто-то не устоит?
— Да, малыш, это так. В некоторых людях света нет, и они поддаются тьме, когда та наступает. И это во много раз осложняет нашу задачу.
— Значит, мы должны быть смелее, — бодро отвечал Талиесин.
Верховный друид взял его за подбородок.
— Разгляди меня и запомни, малыш. Кланяйся от меня тому, кто придет после. — Кормах опустил руку и в изнеможении откинулся назад.
— Запомню, учитель, — пообещал Талиесин. — Я тебя никогда не забуду.
Старик коротко улыбнулся, потом оперся на посох и с усилием встал.
— Ладно. Теперь пошли, посмотрим, чего там Блез наловил.
Они вместе покинули поляну; Талиесин вел в поводу бурого пони.
Хафган сидел на пне у ворот; когда они показались из лесу, он встал и присоединился к ним.
Кормах отправил Талиесина вперед, чтобы поговорить с Хафганом.
— У меня была еще причина повидаться с тобой. Я хотел сказать тебе, пока не сказали другие.
Хафган кивнул.
— Выбор не труден, — продолжал Кормах. — Не надо есть орехов или пить дубовую воду. Верховным друидом станешь ты.
Хафган остановился и поглядел на учителя.
— Эта честь мне не по заслугам.
— Никакая это не честь, — сказал Кормах, — это твое право. Больше никому меня не сменить.
Хафган шевелил губами, но слова застряли у него в горле. Он повернулся к обрыву и поблескивающему на горизонте серебряному ободу моря.
— Не печалься, — сказал Кормах. — Я стар и очень устал. Надо, чтобы братство возглавил кто-то помоложе. Мне повезло — я выбрал себе преемника и умру спокойно.
— Я тебя провожу… — начал Хафган.
— Нет никакой нужды.
— Прошу, дозволь тебе услужить.
Старый друид мягко покачал головой.
— Твое место здесь, с мальчиком. Оставайся. Мы еще увидимся до Самайна. — Он глубоко вдохнул. — А-ах, этот морской ветер пробуждает голод.
Хафган взял его под руку, и они тронулись к каеру.
— Мы поедим, и ты отдохнешь.
— Отдохну, — отвечал Кормах, — скоро я отдохну. А пока я предпочел бы с тобой поговорить. Уважь старика, выслушай.
Глава шестая
Харита не знала, в Келлиосе ли Аваллах или где-то далеко, ведет свою нескончаемую войну против Нестора и Сейтенина. Она была готова к обоим исходам: предстать перед отцом сразу или терпеливо ждать его возвращения. Чего она не ждала — так это увидеть царя, бродящего по огромному пустому покою, белого, как призрак, и требующего лекарство.
Все время, прошедшее после встречи с Тромом, она не находила покоя. И не из-за грядущей гибели мира, которую была не в силах представить, а значит, не могла и как следует испугаться, но потому, что боялась не поспеть домой. Одержимая этой мыслью, она каждую минуту ждала конца, а дорога все тянулась и тянулась.
Но вот наконец повозка скатилась с пологих холмов в плоское блюдце бухты, и Харита увидела по ту сторону залива Остров Яблок, невозмутимо плывущий в зелени своих садов. Она вздохнула, чувствуя радость пополам с разочарованием: ничто не изменилось, все было таким же, как в день отъезда.
Мысль эта, вроде бы утешительная, дала толчок новой волне разочарования. «Что-то должно было измениться, ведь меня не было семь лет!» — подумала она. Видимо, изменившись сама, она и от родительского дома ждала чего-то нового, неожиданного.
Всю дорогу от гавани до дворца Хариту терзала мысль, что семилетнее добровольное изгнание окажется напрасным. Она войдет в парадный покой и застанет отца прежним: руки скрещены на груди, глаза суровы, подбородок тверд, как каменная скала, на губах — яростный оскал, в сердце — с трудом сдерживаемая буря. Она услышит его голос, отдающийся от гладкого пола, словно между ними — многие лиги. Все будет, как если бы она только что вышла из зала. Ничто не изменится.
Даже это, наверное, было бы лучше, чем то, что предстало ее глазам, когда темные, грязные переходы вывели ее к огромным кедровым дверям — некогда блестящим, а теперь потускневшим под толстой коркой пыли. Все слуги куда-то подевались; царевну встретил лишь молодой распорядитель, который не совсем понял, кто перед ним, и без всяких церемоний провел ее в зал.
— Иди, позови Аннуби, — приказала она растерянному распорядителю. — Скажи, Харита вернулась.