— Я надеялся, что мы придем к согласию по скорбному происшествию на сегодняшнем утреннем совете.
— К согласию, государь? — заносчиво произнес Нестор. — Я ждал бы извинений — хотя и не готов их принять.
— Давай не будем об извинениях, — вмешался Аваллах, — разве что ты сам извинишься за клевету, которую на меня возвел.
— Ты назвал меня клеветником!
— Более того, я называю тебя лжецом, — сказал Аваллах, отхлебывая вино.
— Прошу вас! — вмешался Керемон, — соглашение, которое я предлагаю, таково: Нестор отзывает свою жалобу, Аваллах соглашается забыть о нанесенной ему обиде.
Оба царя ощетинились, но Нестор заговорил первым:
— О его обиде! Как насчет моей обиды? Я лишился команды и претерпел множество страданий.
— Вот как? — Керемон посмотрел на него в упор. — Покуда я не вижу ничего, что подтверждало бы твои слова.
Нестор ткнул пальцем Аваллаху в лицо.
— Как это ничего?! Он…
— Ничего, — повторил Керемон, багровея. — Клянусь богами земными и небесными, ничего! Твой рассказ шит белыми нитками. На что ты надеялся — на чарующую силу своего голоса? У нас нет никаких причин верить тебе, Нестор.
Цари в ярости смотрели друг на друга.
— Я прошу Аваллаха меня простить, — сказал Верховный царь, — ибо сознаю, как велика его обида.
Нестор оскалился и ухватился руками за край низкого стола, как будто хотел его опрокинуть.
Керемон повернулся к Аваллаху.
— Что скажешь? Уже поздно, а нам надо к чему-то придти.
— Хорошо, — медленно сказал Аваллах, — ради общего согласия я готов на мировую и не буду требовать возмещения.
— Ну? — Верховный царь повернулся к Нестору.
— Коли уж вы оба против меня, мне остается только покориться.
Нестор медленно встал, бросил убийственный взгляд на Аваллаха, повернулся на каблуках и вышел.
Керемон подлил в тонкие хрустальные кубки еще вина.
— Вот ведь хитрец. Однако теперь все улажено, и не будем о нем думать.
— Хотелось бы надеяться, что улажено.
— Как ты думаешь, почему он выбрал именно тебя?
— Не знаю. Для меня это полнейшая загадка. Как и вот это. — Он запустил руку в карман и вытащил документы, отобранные у лазутчиков на верфях Белина.
— Что это?
— Эти документы отобрали у двух огигийцев, которых задержали у Белина на верфях; они выдавали себя за азилианских торговцев. Однако, как отсюда явствует, они собирались не просто нанять корабль.
Керемон хмуро проглядел бумаги.
— Да, вижу… амбары… число ворот в городе… глубина залива… запасы питьевой воды… Исходя из этого… — он поднял встревоженный взгляд, — …следует ожидать вторжения.
— Мы тоже так думаем, государь.
— Кому еще про это известно?
— Только мне и Белину. — Аваллах помялся, затем добавил: — И Сейтенину.
— Никому больше не говорите. И вообще забудьте об этом происшествии.
— Забыть, государь? Но это… — он указал на документы, — …объясняет его гнусную выходку на совете.
— Я разберусь по-своему, Аваллах. Предоставь это мне.
Мгновение Аваллах смотрел на Верховного царя.
— Как вам будет угодно, государь. — Он осушил кубок и встал. — Если вы меня извините, то день был долгий, и я хотел бы откланяться.
— Да, конечно, — любезно согласился Керемон. Он встал и проводил Аваллаха до дверей. — У всех нас был утомительный день. Хорошо выспаться не помешает.
— Доброй ночи. — Аваллах повернулся и шагнул в дверь.
Верховный царь положил руку ему на плечо.
— Прошу, как ни трудно это тебе, забудь обо всем. И не задирай Нестора. Вообще держись от него подальше.
— Вот это как раз несложно. Я не собираюсь иметь с ним ничего общего ни сейчас, ни впредь.
— Я выясню, что за этим кроется, Аваллах. Положись на меня.
— Как вам будет угодно, — сказал Аваллах. — Предоставляю это вам.
Глава тринадцатая
Весть о подвиге Эльфина быстро распространилась по всем шести кантрефам. Теперь родичи при встрече приветствовали его уважительно. Вновь и вновь обсуждали между собой чудесную перемену в королевском сыне.
Ведь надо же, каким смельчаком себя явил. Не иначе как в него вселился дух древнего героя — может, того самого, чью гривну он носит. Верзила Киалл, один из главных хулителей Эльфина, стал теперь самым горячим его приверженцем.
Эльфин радовался хвалам и уважению родственников, однако не возгордился и всячески старался преуменьшить свою роль в поразительной череде событий, начало которой положила находка младенца в лососевой запруде. Да и Хафган, предсказавший эту перемену, тоже стал иначе относиться к юноше. Их все чаще видели вместе и гадали, что нужно друиду.
Однако того интересовал не столько Эльфин, сколько найденыш, Талиесин.
— Время подумать о будущем, — сказал Хафган через несколько дней после победы над угонщиками скота. Они с Эльфином сидели на солнышке возле дома Эльфина. От добровольных помощников теперь не было отбоя, и работа продвигалась быстро: столбы пилили, обтесывали и вбивали по периметру вырытой ямы, соединяли брусьями и балками, стены из расколотых бревен привязывали накрепко, щели замазывали глиной — вскоре предстояло уложить камышовую крышу.
— События четвертого дня развеяли последние предубеждения твоих сородичей. Весть будет передаваться из уст в уста, и ты станешь знаменитым. Я сам об этом позабочусь — сложу песнь о твоем подвиге. Его будут помнить, а ведь это лишь первый в череде многих.
— Ты льстишь мне, Хафган, — сказал Эльфин. — Я сам не знаю, что мне думать о случившемся. Я чувствую себя прежним, но не могу отрицать, что все это было. Ты считаешь, в том, что говорят, есть зерно правды?
Хафган наградил его долгим, одобрительным взглядом.
— Ты мудр, что не позволяешь ложной гордости вскружить тебе голову. Принимай все, что с тобой происходит, даже хвалы, но не тщеславься ими, ибо тщеславие губит королей.
— Однако ты только что сказал, что сложишь обо мне песнь…
— И сложу. Однако знай, что я сделаю это по необходимости, а не из желания приумножить твою славу.
Эльфин ошалело уставился на друида.
— Не понимаю тебя, Хафган.
— Близится время, когда народу понадобится сильный предводитель. Им станешь ты — ты сменишь своего отца.
— Совсем не обязательно, — возразил Эльфин.
Хафган постучал пальцем по его золотой гривне.