История петербургских особняков. Дома и люди - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Иванов cтр.№ 69

Дом № 92 по Невскому проспекту. Современное фото

В 1783 году новый хозяин расширил свои владения покупкой двух смежных участков по обеим сторонам деревянных хором и приступил к постройке каменного трехэтажного флигеля (нынешний дом № 92) по красной линии Невской перспективы. В начале 1790-х годов следующий владелец, сенатор П. И. Пастухов, возвел трехэтажный флигель с левой стороны, по размерам и стилю весьма близкий к первому. Эти парные здания составляли единый архитектурный ансамбль и служили как бы кулисами расположенному в глубине двора деревянному дому, где жил сенатор со своим семейством.

Интересно, что на Невском проспекте сохранились, хотя и в искаженном виде, еще три подобных ансамбля при лютеранском, католическом и армянском храмах, но лишь один – при жилом здании, и в этом его примечательность. Правда, деревянный особнячок исчез больше ста лет назад, однако заменивший его каменный дом не изменил композиционного своеобразия целого.

Боковые флигели хозяева сдавали в аренду богатым постояльцам, о чем свидетельствует опубликованное в «Санкт-Петербургских ведомостях» объявление: «На Невском проспекте за Аничковым мостом отдаются в наем два каменные дома о 3-х этажах с мебелями, к каждому из них особливый двор, въезд и особливые службы, и никаких других мелких жильцов ни в котором из них не находится. Желающие нанять… спросить могут в деревянном, посреди оных состоящем доме под № 1452».

Тайный советник П. И. Пастухов (1732–1799), имевший вдобавок звание камергера, был человеком довольно известным в придворных кругах. В молодости он активно сотрудничал в издававшемся при Сухопутном шляхетском корпусе журнале «Праздное время, в пользу употребленное», где выступал со статьями педагогического и нравоучительного характера.

Время, проведенное в стенах корпуса сначала в качестве воспитанника, а затем и наставника, Петр Иванович, несомненно, употребил в пользу для себя: его заметили. В июне 1762 года, незадолго до дворцового переворота, возведшего на престол Екатерину II, он был пожалован в майоры и назначен «субъинформатором», то есть помощником учителя, к цесаревичу Павлу Петровичу. Очевидно стремясь совместить приятное с полезным, он играл со своим подопечным в карты, а попутно вел развивающие беседы, в том числе и о литературе.

После завершения наследником обучения Пастухова, в благодарность за понесенные труды, произвели в действительные статские советники и назначили на должность советника при Кабинете для принятия прошений, где он прослужил свыше двадцати лет. Не оставлял он и педагогическую деятельность: в июле 1779 года его включили в состав свиты, встречавшей принцессу Софию-Доротею Вюртемберг-скую (впоследствии императрицу Марию Федоровну, супругу Павла I), дав поручение учить ее в дороге русскому языку. В дальнейшем Петр Иванович продолжил свои уроки, теперь уже великой княгине. Кроме того, он был членом комиссии по устройству в России народных училищ.

Вступив на престол, Павел осыпал своего бывшего наставника щедрыми дарами, пожаловав ему в общей сложности около двух тысяч душ, так что к концу жизни Пастухов обладал более чем солидным состоянием. Впрочем, в полной мере воспользоваться неожиданно свалившимся богатством выпало на долю уже его наследникам, потому что сам Петр Иванович в скором времени переселился в мир иной. Перед смертью он, однако, успел позаботиться об избавлении своих домочадцев от тягостной повинности тех лет – воинского постоя, построив на берегу Лиговского канала двенадцать деревянных казарм. Его же усилиями «плодовитый и аглинский» сады при доме были приведены в образцовый порядок, придавая сенаторскому жилищу дополнительную прелесть.

Надо полагать, все эти преимущества сыграли свою роль при покупке участка в 1800 году действительным статским советником А. Е. Фаминцыным, только что вышедшим в отставку прокурором Коммерц-коллегии. Род Фаминцыных – шотландского происхождения и ведет свое начало от некоего подполковника Томсона, осевшего в Польше. Сын его стал называться Хоминским, то есть сыном Хомы, или Фомы, что соответствовало английскому значению фамилии Томсон.

В XVII веке потомки Хоминского переселились в Россию, где приняли православие и получили фамилию Фаминцыны, – иными словами, остались теми же сынами Фомы, но на новый лад. Внуки Андрея Егоровича сделались довольно известными людьми: один, Андрей Сергеевич, – в области ботаники; другой, Александр Сергеевич, – музыковедения.

В 1830 году участок Фаминцыных перешел к купцу П. Ф. Меняеву, уже владевшему к тому времени двумя домами, в том числе и на Невском проспекте, но в отличие от них дом № 90–92 стал своего рода «меняевской вотчиной», остававшейся в их роду до самой Октябрьской революции. Многих жильцов повидали его стены, но все же самым примечательным, пожалуй, стал печально знаменитый журналист и литератор Ф. В. Булгарин, обитавший здесь в 1840–1850-х годах.

В своих воспоминаниях, посвященных Петербургу конца николаевского царствования, известный судебный деятель А. Ф. Кони упоминает «двухэтажный дом Меняева, разделенный на два флигеля, среди которых открывается обширный двор, с деревянным красивым домиком посредине».

Ф. В. Булгарин

Далее автор изображает такую картину: «На балконе одного из каменных флигелей, выходящем на Невский, сидит в халате, с длинной трубкой в руках и пьет чай толстый человек с грубыми чертами обрюзглого лица. Это популярный Фаддей Венедиктович Булгарин, издатель и редактор «Северной пчелы», печатный поноситель и тайный доноситель на живые литературные силы, пользующийся презрительным покровительством жандармов и начальника Третьего отделения».

Оставив в стороне такие мелочи, как количество этажей (мы знаем, что флигели были трехэтажные), остановимся на фигуре Булгарина. Давно уже вошло в обыкновение бранить его почем зря, упрекая в связях с пресловутым Третьим отделением. А между тем он – личность по-своему трагическая. Не так давно опубликован толстый том с письмами и агентурными записками Булгарина в упомянутое учреждение; желающие могут убедиться в том, что в 1820–1830-е годы среди этих посланий преобладали не злонамеренные доносы, а городские толки и слухи, жалобы на цензурные притеснения, характеристики чиновников, назначаемых на более или менее ответственные посты, и рассуждения о польских делах.

Единственный «донос» на Пушкина, относящийся к ноябрю 1827 года, больше смахивает на панегирик, но панегирик в булгаринском духе: «Поэт Пушкин ведет себя отлично хорошо в политическом отношении. Он непритворно любит Государя и даже говорит, что ему обязан жизнию, ибо жизнь так ему наскучила в изгнании и вечных привязках, что он хотел умереть. Недавно был литературный обед, где шампанское и венгерское вино пробудило во всех искренность. Шутили много и смеялись и, к удивлению, в это время, когда прежде подшучивали над правительством, ныне хвалили Государя откровенно и чистосердечно. Пушкин сказал: «Меня должно прозвать или Николаевым, или Николаевичем, ибо без него я не жил. Он дал мне жизнь и, что гораздо более, свободу: виват!»