История петербургских особняков. Дома и люди - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Иванов cтр.№ 64

Многие дивились такому непрерывному везению, некоторые подозревали, что дело нечисто и удача здесь ни при чем. Сам император время от времени подходил к играющим и внимательно следил за действиями наставника молодежи, но скрепя сердце молчал. И еще одна любопытная подробность: когда Сухозанет садился в карету, чтобы ехать на очередную картежную баталию, слуга нес за ним объемистую шкатулку с деньгами.

Что касается деятельности Ивана Онуфриевича на педагогическом поприще, то здесь все, входившие в соприкосновение с ним, едины во мнении. Приведу для примера высказывание о нем генерала от инфантерии сенатора Г. И. Филипсона – выпускника той самой академии, где два с лишним десятилетия безраздельно властвовал И. О. Сухозанет: «Картежный игрок, молодость которого была позорна, а в старости он был героем бесчисленного множества соблазнительных рассказов. Это был человек злой, наглый, цинически безнравственный».

Свои слова Филипсон иллюстрирует убедительным примером. Учащийся Московского кадетского корпуса Житков, выведенный из терпения грязными домогательствами дежурного офицера, обнажил против него тесак, но был вовремя удержан от удара. Узнав об этом случае, Николай I сильно разгневался, приказав Сухозанету ехать в Москву и примерно наказать провинившегося кадета. Генерал еще перед выездом пообещал засечь Житкова насмерть, что и исполнил. Несчастного юношу перед наказанием исповедали и причастили, после чего в присутствии его товарищей секли розгами до тех пор, пока не убедились, что он мертв. «Трудно, очень трудно воздержаться, чтобы не проклясть память этого холодного изверга!» – восклицает рассказчик.

Другой выпускник, Н. Г. Залесов, в своих «Записках» называет Сухозанета «пугалом академии». Вечно больной, раздражительный, помешанный на мелочах, он являлся туда исключительно для «распеканий». Однажды генералу вздумалось пригласить к себе на обед прапорщика, только что окончившего курс в академии. На другой день Иван Онуфриевич призвал к себе его начальника, штаб-офицера, и обругал на чем свет стоит, пояснив свой гнев следующими словами: «Когда блаженной памяти граф Аракчеев удостоил меня пригласить к себе на обед, то я, бывши прапорщиком гвардейской артиллерии, весь обед просмотрел ему в глаза, а вчера я, генерал-аншеф (так любил называть себя Сухозанет. – А. И.), позвал к себе обедать артиллерийского прапорщика, и что же, братец, он сделал?.. Он весь обед ел! Нет, так служить нельзя, у тебя, братец, в отделении нет никакой дисциплины…»

Этот эпизод наилучшим образом характеризует И. О. Сухозанета как начальника и как человека. Подобных ему было много: А. А. Аракчеев, П. А. Клейнмихель, В. В. Левашов, А. И. Чернышев – всех не перечислишь; в них, как в зеркале, отразилась эпоха «патриархального деспотизма», которой суждено было возродиться в сталинские времена, да и кто знает, застрахована ли Россия от него в будущем? Бессловесное, рабское послушание, животное, бездонное терпение низов и, как оборотная сторона, наглая уверенность в своем праве и самодурство верхов, – разве это не живительная среда для бесконечного воскрешения старого?

Сухозанет умер как раз накануне освобождения крестьян, на пороге великих реформ Александра II, и смерть его выглядит символично. Ничьих слез она не вызвала, а присутствовавший на похоронах сенатор К. Н. Лебедев записал по этому поводу в своем дневнике следующую, скорее всего, не им самим придуманную остроту: «8 февраля 1861 г. – Сегодня хоронили известного картежника, генерала Сухозанета (Ивана Онуфриевича), и за гробом шли Государь, князья и члены Совета, так что выходило, что сперва шли казаки с пиками, потом попы с крестами и музыканты с бубнами, и наконец тело с червями, а за ним все тузы». Таков был итог его жизни.

Дом Петербургского Купеческого общества (дом № 70 по Невскому проспекту), украшенный флагами в честь коронации Николая II. Фото 4 мая 1896 г.

Через несколько лет наследники генерала продали особняк на Невском проспекте Купеческому обществу, во владении которого он оставался до самой революции.

Перекресток Невского, Литейного и Владимирского проспектов – один из самых оживленных и многолюдных: здесь сходятся упруго пульсирующие городские артерии, по которым в противоположных направлениях непрестанно текут людские и автомобильные потоки. В своем движении человеческие реки плавно огибают четыре угловых здания, появившиеся здесь в разное время и имеющие вроде бы несхожий облик. Однако с годами они как будто утратили былые различия, словно отшлифованные волнами прибрежные валуны, – то ли глаз к ним пригляделся, то ли измельченные деталями эклектические фасады придают им странное сходство. Правда, дом № 76/63 на углу Невского и Литейного существенно «опростился», но произошло это уже после войны.

Дом № 76/63 по Невскому проспекту. Современное фото

Если взглянуть на современный план Петербурга, то увидишь, что перекресток находится в самом центре исторической части города, и кажется, что так было всегда. Но это далеко не так. Когда Петербург только начал застраиваться, здешние места считались отдаленным предместьем: недаром продолжение нынешнего Владимирского проспекта получило название Загородной улицы.

В 1741 году Главная полицмейстерская канцелярия передала пустующее место на берегу «Фонтанной речки», принадлежавшее князю Ивану Дашкову, действительному камергеру А. Д. Татищеву (1699–1760). Участок простирался вдоль Невской перспективы до Большой Литейной улицы. Татищев выстроил каменные палаты только в 1750–1759 годах, довольствуясь до той поры деревянным жильем, часть которого сдавал внаем.

Алексей Данилович Татищев, дослужившийся к концу жизни до чина генерал-аншефа, был сыном комнатного стольника. В молодых летах он входил в число денщиков, то есть адъютантов, Петра I, и царь за усердие и расторопность благоволил к нему. Придворная карьера Татищева и в дальнейшем подвигалась столь же успешно: императрица Анна Иоанновна пожаловала его в камергеры, ему приходилось беспрестанно придумывать для нее все развлечения самого грубого свойства. Именно ему принадлежала идея постройки Ледяного дома. Услужливый и льстивый, он сумел понравиться и Елизавете Петровне, и та 24 мая 1742 года доверила ему важный пост генерал-полицмейстера. Алексей Данилович сумел обеспечить себе полную самостоятельность, подчиняясь лишь самой государыне.

И в этой должности А. Д. Татищев блеснул присущими ему затейливостью и изобретательностью, пустив в ход «особливые стемпеля» для клеймения преступников, выжигавшие на лбу и на щеках надпись «вор». Если же наказанию случайно подвергался невиновный, то ввиду невозможности вытравления однажды поставленного клейма находчивый генерал-полицмейстер, не желая давать повода усомниться в своей справедливости, приказал выжигать на лбу оправданного, перед буквой «в», отрицательную частицу «не»!