Вечно сомневающаяся в Че Ильда, казалось, искала подтверждения своей тревоге. Она к тому же сильно комплексовала по поводу своей не особо привлекательной внешности, а все подруги считали Эрнесто красавцем. Внутренне Ильда не могла отделаться от мысли, что своим предложением Че делает ей одолжение.
Как-то раз он забыл у нее книгу, и, перелистывая ее, она наткнулась на негатив фотографии с изображением молодой девушки в купальнике. Ильда немедленно отправила фото Эрнесто вместе с письмом, в котором она сообщала, что между ними все кончено. Че объявился в тот же вечер, хотя ранее говорил, что будет занят. Он объяснил, что на фото дочка знакомого их семьи (который работал в киноиндустрии) и что сам снимок был сделан еще до того, как он приехал в Мексику. Сама же Ильда, мол, только и ищет предлога, чтобы не выходить за него замуж и если это так, то он согласен на дружбу.
Они расстались, хотя Ильда и не думала, что все это всерьез. Она просто подспудно искала подтверждения глубины чувств Эрнесто.
Холодные ночи мексиканской столицы сильно досаждали теплолюбивой перуанке, она заболела гриппом, который дал осложнения на ухо. Пришлось даже сменить квартиру на более теплую. Лусилия сильно беспокоилась за здоровье подруги и нашла Эрнесто в больнице — он ведь все же был врачом. Эрнесто сразу приехал, обнаружил тонзиллит и прописал антибиотики, к которым сам же относился с некоторым предубеждением, считая, что в принципе организм должен побороть болезнь сам. Все рецепты оказались верными, и Ильда вскоре поправилась.
В тот день в доме Ильды Эрнесто познакомился с аргентинцем Альфонсо Пересом Бискайно, который был директором основанного Пероном информационного агентства
[63]. В это время в Мексике проходили Панамериканские игры, и Перес решил дать подзаработать своему соотечественнику, который очень понравился ему интеллигентностью и зрелостью политических суждений. Так Эрнесто на время Игр стал фотографом агентства, совмещая это занятие с работой в больнице. Фотографии проявляли его друзья кубинцы, которым, таким образом, Че тоже дал возможность улучшить их материальное положение.
Именно в доме кубинцев и состоялось примирение Че и Ильды. Че опять спросил, когда они поженятся. По спокойному, но твердому тону Ильда почувствовала, что Эрнесто спрашивает ее последний раз. Она согласилась, но опять отодвинула церемонию бракосочетания, на сей раз на май. До этого надо было получить от мексиканских властей все бумаги, легализовывавшие ее положение в стране. Мексиканские чиновники были известны своей коррумпированностью и бюрократизмом, но давать взятки для ускорения дела Ильда и Че не хотели по принципиальным соображениям. В крайнем случае они решили больше не откладывать и оформить брак в аргентинском либо перуанском посольстве (каждый из них предпочитал дипломатическое представительство именно своей страны, но Че все же убедил Ильду в правильности «аргентинского» выбора).
Стало налаживаться и материальное положение Ильды. Хотя родители могли высылать ей сколько угодно денег, она, как эмансипированная и образованная женщина, хотела зарабатывать на жизнь сама. Ей подвернулась временная, но хорошо оплачиваемая работа: Экономическая комиссия ООН по Латинской Америке (ЭКЛА) поручила Ильде написать экономический обзор по индустрии выращивания кофе в Сальвадоре.
Че продолжал за копейки трудиться на своей «синекуре» в больнице. Ильда вспоминала, как он переживал за каждого пациента, особенно за бедных. Одно время он постоянно говорил ей о «старушке Марии». Это была рано состарившаяся от непосильного труда прачка, мучительно угасавшая от астмы. Че понимал, что вылечить ее уже невозможно, но старался каждую свободную минуту проводить у постели больной, чтобы как-то ободрить бедную женщину. Ильда даже стала ревновать — ведь как только Че приходил домой, он сразу же рассказывал о «старушке Марии». После того как она умерла, Ильда нашла в тетрадке стихов Че стихотворение, посвященное старой женщине.
Многие и тогда, и потом, и после смерти Эрнесто Гевары упрекали его в якобы излишне жестком отношении к людям. Но Че просто был прямолинейным и честным, и если человек ему не нравился, то он говорил об этом прямо в глаза. Правда, не понравиться ему можно было только по политическим или моральным соображениям. И напротив, если человек ему импонировал, он абсолютно не скрывал своих чувств и ради друга и единомышленника был готов на все. Но даже те, кому Че казался излишне суровым и принципиальным, не могли отрицать того, что по отношению к себе он применял еще более жесткие моральные нормы, чем к окружающим.
Как-то на адрес Ильды и Че (тогда они уже жили вместе) пришло странное письмо из Перу, и поначалу Ильда подумала, что оно адресовано именно ей. Но выяснилось, что Че писали благодарные пациенты лепрозория Сан-Пабло, с которыми он когда-то ел за одним столом и играл в футбол. Ильда боялась даже прикоснуться к письму, но Че с улыбкой заметил, что письмами проказа не передается. В конверте оказались фотографии радостных пациентов, лица многих из них были обезображены тяжкой болезнью. Они писали, что помнят Че и благодарны ему за то, что тот отнесся к ним как к людям, а не изгоям общества, к чему они привыкли. Ильда была потрясена до глубины души, не понимая, как они смогли раздобыть их новый адрес.
1 мая 1955 года Ильда, Че и приехавший в Мехико аргентинский друг Эрнесто Рикардо Рохо решили посмотреть на первомайскую демонстрацию. 1 Мая еще с революционных времен был государственным праздником Мексики. В прошлом году Ильда и Че участвовали в первомайской демонстрации в Гватемале, там их окружали улыбающиеся люди, гордящиеся своей революцией. Помпезный парад «трудящихся» в мексиканской столице их разочаровал. Согнанные на центральные улицы члены официальных профсоюзов и госслужащие без всякого энтузиазма шествовали с кислыми физиономиями и плакатами с проправительственными лозунгами.
Неожиданно они заметили в толпе лидера гватемальских коммунистов Хосе Мануэля Фортуни, с которым Че так хотелось увидеться в Гватемале.
Друзья подошли к нему и прямо в лоб спросили, почему же коммунисты отказались от вооруженной борьбы против «армии» Кастильо Армаса. Фортуни был явно не в восторге от такого вопроса и ответил, что партия не отказывается от вооруженной борьбы и будет делать все, чтобы развернуть в Гватемале партизанское движение
[64]. Но Че был недоволен ответом и с присущей ему прямотой сказал: «Знаешь, товарищ, возможно, было бы лучше начать бороться, когда вы были у власти. Может, все обернулось бы по-другому»68. Фортуни недовольно (почти враждебно) спросил что конкретно Че имеет в виду. Но Че знал, о чем говорит, ведь он так долго пытался достучаться до властей предержащих в Гватемале и теперь имел возможность сказать все, что думает, одному из лидеров гватемальской революции: «Если бы президент Арбенс покинул столицу и ушел бы в горы с группой настоящих революционеров, исход мог бы быть совсем иным. Его статус конституционно избранного президента сделал бы его символом и наделил могучей моральной силой».