Красная точка - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Бавильский cтр.№ 37

Из двух демонстраций, первомайской и ноябрьской, Вася больше любил весеннюю, похожую на нечаянный праздник. Когда уже тепло и весело, лето не за горами и все наряжены по последним модам, в руках – бумажные цветы, а кумачовые полотна (полотнища) с лозунгами, призывами и цитатами из классиков марксизма-ленинизма служат словно бы завершающим цветовым решением, обрамляющим радужную, разнобойную толпу в единое целое.

Осенняя демонстрация имеет совсем другой характер, соотносясь с Первомаем примерно так же, как водка – с красным полусухим. Накануне почти обязательно бывали заморозки, выпадал снег, все надевали шубы и обязательно разогревались. Васе нравился выхлоп из единого рта этой многотысячной толпы, подымавшийся над головами и превращавшийся в воздушную пуповину, напрямую связывающую чердачинцев с низким шершавым небом.

Васе нравилось тягостное ожидание в закулисной части демонстраций, когда колонны ещё только формировались и все сходились брататься, а потом медленно двигались по центральным улицам в сторону площади Революции.

Толпы втекали туда, в центр торнадо, с разных сторон, и Васе нравилось попадать в турбулентность возле трибун со стороны вокзала. Там, на одном из балконов проспекта Ленина, в одном из домов уже возле самой площади, недалеко от «Детского мира», жила местная достопримечательность, вспоминали о которой лишь два раза в год, – обезноженный, седовласый ветеран с грудью, завешанной орденскими планками, приветствовал колонны трудящихся, проходящих на площадь, точно генералиссимус или генсек.

Особенно старик (журналисты «Вечёрки» написали о нём проникновенный очерк) казался уместным именно на Первомай, плавно переходивший в праздник Победы. Обычно, увидев седого пенсионера, люди вспоминали о его существовании и ликовали как дети. Колонны взрывались особенной радостью, именно в шуме и шумом сливаясь во что-то единое и, казалось, уже неделимое. Но однажды балкон остался пустым – в мае, а затем и в ноябре. Ветерана не стало. Поразительно, что толпа сохранила память о нём и в демонстрации последующих лет каждый раз, проходя пунктум у «Детского мира», словно бы охала, не находя старика на привычном себе месте. Так, между прочим, продолжалось долгие годы.

Жертв авиакатастрофы хоронили в августе, из-за чего похороны, занявшие проезжую часть, сочетали черты маёвки и ноября – тёмные одежды в этот раз были лёгкими, летними, Пушкарёва откуда-то вызнала расписание траурной церемонии, заметавшись по подъезду в поисках компашки. Случайно наткнулась на Васю, схватила его руку, сжала судорожно. Уже не отпускала.

Вася смотрел на соседку и не узнавал её. Как подменили. В толпе она превратилась в мелко подрагивающее зомби, переживающее нечеловеческое возбуждение. Лена поволокла его в глубь процессии, и Вася ещё тогда подумал, что странно идти по проспекту – там, где обычно ездят «Жигули» да «Икарусы». Успел отметить, что ракурс восприятия улицы, конечно, меняется, но не так, чтобы сильно. Те же серые девятиэтажки с проседью, только в анфас.

– По городу ездит машина-локатор, по излучению вычисляя, кто ртутной антенною пользуется. Так на того Самоделкина, кстати, и вышли. Не веришь? Да по нашему Алеппо точно такие же ездили. Ну, в Сирии то есть. Собственными, семыкинскими глазами видел.

Андрюша не унимался. Интересно, думал Вася, что же стало с молдавскими молодожёнами, так и не дождавшимися родственников на свадьбу, разбежались центростремительно или же, напротив, живут до сих пор, любят друг друга крепко и… неужели счастливы?

А Семыкин тоже ничего не забыл, хотя про случай с чужой обувью они никогда не вспоминают. На следующий день после «знакомства в раздевалке» Андрюша отвёл его в сторону и вручил портативный магнитофон Sony – штучку неземного происхождения, на котором можно было не только крутить кассеты (правда, только в монорежиме), но и записывать себя и других. Из чего Вася понял, что Семыкин придаёт общей их тайне особенное значение – ни у кого в первом подъезде не было тогда японской техники, тем более вот такой, небывалой конфигурации. Это не вкладыши и даже не фломастеры, привезённые из ГДР, которые Ленточка очень быстро растратила, это же техника на грани фантастики. И явно огромных денег стоит! Поэтому диктофон Вася особенно никому не светил, даже родителям не показывал, пользовался им, лишь когда дома никого не было, или же приносил с собой к Тургояк, чтобы можно было слушать итальянских сладкоголосых певцов, пока они, закрыв дверь детской, обсуждали учителей и одноклассников, анализируя прошедшее за день с двух сторон – мужской и женской.

Sony, правда, работал от батареек, бывших всегда в дефиците (а что тогда в СССР не было редкостью?!), расходовать его приходилось бережно и постоянно просить маму отыскать в магазине новые.

Семыкин это хорошо понимал, поэтому, передавая Васе диктофон, выдал ещё и запасной комплект батареек, а кроме того, свежий номер «Америки», открывавшийся перечислением мирных инициатив американского правительства и лично господина президента Рональда Рейгана.

Журнал этот, впрочем, весьма быстро перекочевал к Пушкарёвой, кажется, последним случаем задатка за книжку ^[19], так как отныне Вася предпочитал околачиваться не на пятом, но на втором этаже. Так уж сложилось.

Вася, конечно, хотел отказаться и от «Америки», остро пахнувшей иноземной полиграфией, и тем более от диктофона, не особенно осознавая зачем Семыкин задабривает его таким вот чрезвычайным образом, но не смог справиться с искушением, очень уж увлекательными были эти дары. Видимо, Семыкин знал (или же понимал) про себя нечто, заставлявшее его быть столь неоправданно щедрым. Ведь, казалось бы, что за пустяк – чужая обувь на чужом носу, воздух с запахами чужой жизни.

Вспоминая об этом, каждый раз дотрагиваясь до Sony, Вася ёжился в непонимании и отвращении, точно от мёда, пока не узнал в одном заграничном фильме про понятие «причинённого морального ущерба». В случае с Васей, правда, непонятно из чего берущегося.

Значит, связанный с заграничным образом жизни, Семыкин видел гораздо шире обыкновенного советского мальчика, каким тогда был Вася, уже зная и про «ущерб», и про «мораль», с которыми мы сталкиваемся, подчас не задумываясь о последствиях. Но которые, между тем, не преминули случиться.

Тогда ведь был уже, кажется, Андропов у власти. Брежнев умер в День милиции, и в школе, на втором этаже, возле комитета комсомола, соорудили алтарь с брежневским фейсом, взятым из комплекта портретов членов Политбюро ЦК КПСС. Возле него, «сменяя траурную вахту», стояли пионеры и комсомольцы, освобождаемые от занятий. Поэтому желающих «отдать последний долг» было слишком много, все записывались в очередь.