Авраам Линкольн - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Олейников cтр.№ 39

Стивен Дуглас вернулся в Иллинойс по окончании очередной сессии Конгресса в конце августа. В родном штате его встретили с такой зловещей неприязнью, что друзья начали бояться за его безопасность. Однако Дуглас сделал ставку на своё красноречие и уже вечером 1 сентября попробовал выступить в сердце ирландского квартала Чикаго. Многотысячная толпа освистала оратора и заставила убраться, не закончив речи. Сходя с платформы для выступлений, Дуглас погрозил толпе кулаком. Сдаваться он не собирался — наоборот, отправился в тур по штату, чтобы провести «разъяснительную работу». Он выступал в разных городках Иллинойса с одной и той же продуманной речью: что Запад важен для развития страны, что Миссурийский компромисс себя изжил, причём во многом благодаря тому, что разношёрстные противники демократов — все эти северные виги, фрисойлеры и аболиционисты — в штыки восприняли идею продолжить вплоть до Тихого океана черту, разграничивающую рабовладельческие и свободные штаты. Дуглас говорил, что именно поэтому компромисс 1850 года (сенатор им очень гордился) ввёл в практику иной подход: заменить географический принцип деления страны демократическим с идеей «народного суверенитета». Этот принцип, основанный на «великом праве самоуправления», успешно реализованный в штатах Нью-Мексико и Арканзас, будет работать на пользу всей страны в регионе Канзас — Небраска, тем более что климат и природа там таковы, что рабство никогда не приживётся.

Речи имели успех, и прежние сторонники Дугласа сохранили преданность своему любимцу. А вот оппоненты решились организовать «гонку с преследованием». Куда бы он ни приехал, где бы ни выступал, сразу вслед за ним появлялся и держал речь тот или иной противник «Канзас — Небраски». 3 октября Дуглас добрался до Спрингфилда. Там как раз проходила традиционная ежегодная ярмарка. Идеальное место для произнесения речей: никого не надо собирать специально! Сенатор говорил долго, а на следующий день пришёл послушать ответное выступление Линкольна.

Дугласу предложили стул в первом ряду, прямо перед оратором, и он сидел, стараясь подавлять эмоциональные реакции на слова Линкольна. Правда, иногда это ему не удавалось, и он вставлял ехидные реплики; но Линкольн ловко находил точные и короткие ответы, не уклоняясь от главной темы. Например, когда Линкольн упомянул о том, что некогда сенатор Дуглас был сторонником продления линии Миссурийского компромисса до Тихого океана, последовала реплика: «А вы голосовали против этого!» Линкольн быстро парировал: «Совершенно верно! Я был за то, чтобы провести эту линию гораздо южнее!»

Шестнадцатого октября Дуглас и Линкольн снова сошлись, подновив своё ораторское оружие, — на этот раз в Пеории. Снова первым выступал Дуглас, а потом, после перерыва на обед, Линкольн. Речь в Пеории повторяла и расширяла спрингфилдскую речь Линкольна, но первое выступление было дано журналистами в изложении, а речь в Пеории полностью предоставлена прессе самим оратором. Она стала символом возвращения Линкольна в большую политику. Именно на месте произнесения этой речи стоит в Пеории памятник «Линкольн проводит черту».

Авраам выступил не с басней об изгороди, а с настоящим исследованием вопроса о распространении рабовладения. От него ждали забавных историй и анекдотов, а он заговорил об отцах-основателях и Декларации независимости. Именно на этом фундаменте американской демократии построил Линкольн своё выступление против «народного самоуправления», каким его представил сенатор Дуглас: «Почти восемьдесят лет назад мы начали с того, что объявили, что все люди созданы равными; а теперь мы пришли к провозглашению другой декларации, по которой право некоторых людей порабощать других является „священным правом самоуправления“. Но эти принципы не могут сосуществовать вместе!»

Молодой журналист Орас Уайт видел выступление Линкольна впервые и оставил довольно подробное его описание: «В тот тёплый октябрьский день мистер Линкольн вышел на помост в рубашке с короткими рукавами. Он показался мне несколько неуклюжим, но это не было следствием волнения перед выступлением. Начинал он медленно, сдержанно, но не ошибался ни в цифрах, ни в датах. Было очевидно, что он прекрасно владеет темой, знает то, о чём говорит, и знает, что прав. Развивая тему, Линкольн стал говорить быстрее, лицо его засияло, и жесты стали помогать мыслям. Слова проникали в сердца, потому что шли от сердца».

Линкольн говорил: «Когда белые управляют сами собой — это самоуправление; но когда они управляют собой и другими — это больше чем самоуправление, это деспотизм. Если негр — человек, моя старая вера учит меня, что „все люди созданы равными“ и нет никакого морального права одному человеку делать другого своим рабом. Даже самый лучший человек недостаточно хорош для того, чтобы править другим человеком без его согласия. Это главный принцип американского республиканизма, его опора. Наша Декларация независимости гласит: „Мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными и наделены Творцом определёнными неотчуждаемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью. Для обеспечения этих прав учреждаются правительства, ЧЕРПАЮЩИЕ СВОИ ЗАКОННЫЕ ПОЛНОМОЧИЯ ИЗ СОГЛАСИЯ УПРАВЛЯЕМЫХ“».

Уайт признавался: «Я знавал ораторов, которые срывали бурные аплодисменты, но не меняли мнения слушателей. Ораторский талант Линкольна был другим: он убеждал в том, в чём был убеждён сам. Слушатели верили каждому его слову и понимали, что он, как Мартин Лютер, скорее пойдёт на костёр, чем уступит хотя бы на йоту. В такие моменты он напоминал мне тип ветхозаветного пророка, из тех, о которых я читал в детстве в воскресной школе».

Линкольн: «Я ненавижу „Акт Канзас — Небраска“ из-за ужасающей несправедливости рабства как такового. Я ненавижу его, потому что он лишает нашу республику возможности быть примером для всего мира, поскольку даёт врагам свободного правления основания обвинять нас в лицемерии и заставляет настоящих друзей свободы сомневаться в нашей искренности. Особенно я ненавижу его за то, что он заставляет слишком многих действительно хороших людей нашей страны идти открытой войной на фундаментальный принцип нашей свободы — критиковать Декларацию независимости и доказывать, что нет других истинных принципов деятельности, кроме личных интересов» .

Ответная речь Дугласа, как заметили газетчики, была произнесена «довольно ловко и внешне убедительно, но не содержала и грана логики». Впрочем, газета демократов была другого мнения: Дуглас раскрошил Линкольна «своей боевой палицей доказательств и опровержений» .

Решали не газетчики — решали осенние выборы. Их итоги показали, что большинство избирателей Севера не поддерживают Дугласа. Правда, «подопечный» Линкольна Йейтс проиграл кандидату от демократов, однако в целом из девяти мест в Конгрессе пять заняли противники «Канзас — Небраски». Кроме того, в Законодательном собрании штата они составили хотя и небольшое, но большинство. Это, среди прочего, означало, что именно они определят исход следующих выборов в сенат. Линкольн победил в графстве Сангамон довольно легко: там его авторитет был очень высок, он набрал больше всех голосов. И тогда Авраам решился на следующий шаг по политической лестнице. Уже через три дня после выборов он писал одному из своих юридических клиентов: «Некоторые мои друзья выдвигают меня в сенат США» . Ещё в одном письме Линкольн обращался с просьбой к члену Законодательного собрания (этот орган и выбирал сенатора): «Пришла пора, и один из вигов может быть избран в Конгресс США. Я бы хотел получить шанс стать этим вигом. Подумайте, не смогли бы Вы меня в этом поддержать?»