– Это все, Хесус, – сказал Феррамо, вставая у руля. При этих словах Хесус прошел на корму и просто шагнул за борт, держась прямо, как будто решил походить по воде.
Феррамо обернулся и, убедившись, что она устроилась на пассажирском сиденье, осторожно повел лодку по широкой дуге через весь залив и дальше – за мыс.
– Прошу простить меня, что на целый день оставил тебя одну, – сказал он.
– О, не беспокойся. Я тоже довольно поздно встала. У тебя было похмелье?
Оливия надеялась уловить его настроение, пытаясь найти какую-нибудь зацепку, с помощью которой можно было бы надавить на него – и вырваться на свободу.
– Нет, похмелья не было, – буркнул он. – У меня было такое чувство, будто меня отравили. В живота все крутилось, как в кишках у обезьяны, и так болела голова, будто ее сдавили металлическим обручем.
– Ох, Пьер. Это у врачей и называется «похмельный синдром».
– Не будь смешной. Этого не может быть.
– Почему?
– Если таково похмелье, – произнес он многозначительно, – то ни один из тех, кто его перенес, не взял бы в рот ни капли спиртного.
Оливия отвернулась, чтобы скрыть усмешку. Совсем как жена, муж которой заявляет уверенно, что знает дорогу, а сам при этом идет совсем не в ту сторону. Она почувствовала себя уверенней. Он же всего-навсего мужчина. Теперь у нее два пути. Либо она думает о том, чтобы собрать больше информации, либо о том, чтобы собраться и унести отсюда ноги. Элементарная психология подсказывала, что чем больше информации удастся собрать, тем меньше у нее будет шансов выбраться.
– Мне надо уехать, – выпалила Оливия.
– Это невозможно, – сказал он, не сводя глаз с горизонта.
– Остановись же, – сказала она, на сей раз капризно. – Мне надо уехать.
И вдруг она поняла, что нужно делать. Надо расплакаться. При других обстоятельствах Оливия ни за что не опустилась бы так низко, но: а) обстоятельства были не совсем обычные; б) умирать ей не хотелось; в) у нее было такое чувство, что единственное, с чем Феррамо не умеет сладить, – это женские слезы.
Она вспомнила ту злополучную историю с суданской саранчой, тогда ей пришлось вместо одной истории писать другую – про голодающих животных. Служащий из Суданского министерства информации долго и упорно отказывался пропускать ее в зоопарк, пока она случайно не расплакалась от отчаяния, и тогда тот сдался, распахнул ворота и устроил ей подробную экскурсию, словно она трехлетний ребенок, у которого сегодня день рождения. Но то была, прямо скажем, случайность. Вообще же Оливия в своей работе придерживалась принципа, что ни в коем случае нельзя использовать слезы в корыстных интересах, и потому, если ей случалось вдруг заплакать, стремглав летела в туалет – не дай Бог кто увидит ее плачущей. Но в зоопарке Хартума не было женского туалета, в том-то все и дело.
Теперь она совершенно сознательно собиралась пустить в ход слезы. Потому что это был вопрос жизни, смерти и спасения всего мира. Но если подумать: разве цель оправдывает средства? Однажды нарушишь принцип, а куда это заведет потом? Сейчас ты плачешь, чтобы перехитрить мужчину, в другой раз начнешь убивать хиппи.
«О, черт», – подумала она и ударилась в слезы.
Пьер Феррамо встревоженно посмотрел на нее. Она всхлипывала, сопела и хлюпала носом. Он заглушил мотор. Оливия еще громче зарыдала. Он отпрянул, оглядываясь по сторонам, словно искал защиты он на веденных с помощью лазера ракет.
– Оливия, Оливия, пожалуйста, успокойся. Прошу тебя, не плачь.
– Лучше отпусти меня домой, – сказала она, сотрясаясь от рыданий. – ОТПУСТИ МЕНЯ ДОМОЙ! – Она даже начала было подвывать, прикидывая: а что, может, он предложит ей роль в «Границах Аризоны» – рядом с Кимберли и Деми?
– Оливия... – начал он, но умолк, лишь глядел на нее беспомощно.
Кажется, он не умел утешать.
– Я этого не вынесу. Я не выношу, когда меня держат в плену. – А потом, по чистому наитию, заявила с пафосом: – Я должна быть свободна, как сокол. – И глянула из-под ресниц, какова будет его реакция. – Пьер, пожалуйста, отпусти меня. Освободи меня.
Он был явно взволнован. Ноздри его трепетали, уголки губ поползли вниз. Теперь он больше чем когда бы то ни было походил на бен Ладена.
– Куда ты поедешь? – сказал он. – Тебе не понравилось у меня? Я вел себя негостеприимно? Тебе не хватает удобств? – в звучании его голоса она почувствовала опасность – словно задели голый нерв, словно им незаслуженно пренебрегли...
– Я должна прийти к тебе сама, по собственной воле, – сказала Оливия, пытаясь его успокоить и придвигаясь к нему ближе. – Пусть это будет мой собственный выбор.
И снова расплакалась, на сей раз по-настоящему.
– Мне здесь плохо, Пьер. Я устала, столько ужасного случилось: корабль взорвался, Дуэйну откусили голову – как я могу чувствовать себя в безопасности? Я хочу домой.
– Но сейчас нельзя ехать. В мире неспокойно. А здесь, со мной, ты будешь в полной безопасности, моя сакр, пока не научишься возвращаться...
– Если ты хочешь, чтобы я вернулась, тогда сначала освободи меня! Чтобы я, свободная, парила как орлица, – сказала она и тут же испугалась, что переборщила.
Он отвернулся, пожевал губами.
– Хорошо, сакр, хорошо. Я отпущу тебя – это будет новое испытание. Но ты должна уехать как можно быстрее. Сегодня же.
Феррамо сам отвез ее в аэропорт Роатана – на белом катере. Удалившись от берега на достаточное расстояние, заглушил мотор, чтобы попрощаться с ней.
– Я счастлив, что ты была моей гостьей, Оливия, – сказал он, нежно касаясь ее щеки. – Я сам уезжаю в Судан через несколько дней. Я позвоню тебе в Лондон и подготовлю все к нашей новой встрече – и покажу тебе жизнь бедуинов.
Оливия молча кивнула. Она дала ему неправильный телефонный номер.
– А потом, сакр, ты начнешь лучше понимать меня. И больше не захочешь уезжать, – он посмотрел на нее горящими, безумными глазами. Она подумала, может, Пьер попытается поцеловать ее, но вместо этого он сделал странную вещь. Он взял ее указательный палец, сунул его в рот и жадно втянул – словно это был сосок, а он – оголодавший поросенок.
38
Самолет, следующий рейсом «Роатан – Майами», взлетел, а Оливия все никак не могла поверить, что это на самом деле так и что она наконец вырвалась.
Она словно все это время ждала, когда на нее нападет дикий зверь или разбойник, или на ее голову обрушится ураган невиданной силы, но, по непонятным причинам, ураган прошел мимо, разбойники и звери затаились. Не сказать, чтобы это сильно радовало. Оливия пыталась убедить себя, что все это ее рук дело, что это она, умело прибегнув к тонким психологическим уловкам, вынудила Феррамо даровать ей свободу.
Но одно она знала наверняка: ее предупредили, и это только отсрочка. Она оказалась слишком близко от огня, и пусть скажет спасибо, что только слегка обожглась. Теперь пора лететь домой и больше не высовываться.