История разведенной арфистки - читать онлайн книгу. Автор: Авраам Бен Иегошуа cтр.№ 77

– Восемьдесят пять процентов буддистов?

– А девяносто пять процентов верят в Синто.

– Как такое может быть? – сбитая с толку, вскричала Нóга. – Это же две совершенно различные религии.

– Разумеется, они отличны друг от друга. Церемонии Синто соединяют человека с древними богами, с духом Кати, который должен быть явлен и умиротворен, особенно во время появления на свет младенца или во время бракосочетания, в то время как буддизм, который универсален, а не принадлежит единственно японцам, тоже олицетворяет воссоединение, только не с жизнью, а со смертью, поэтому человек, покидающий этот мир, получает буддистское имя.

– Умерший получает буддийское имя? – встревоженно спросила арфистка.

– Да… Когда погребальные ритуалы свершаются по правилам буддизма.

– И что все это означает?

– Означает то, что японец получает воздаяние и заслуженное при его жизни уважение в одном и том же храме, добавляя к первым двум ритуалам третий и не впадая при этом в противоречие. Мы, таким образом, являемся политеистами, – завершила свою лекцию крошечная женщина-экскурсовод, ничуть, казалось, не обеспокоенная исчезновением, кроме оставшейся около нее единственной слушательницы Нóги, своей туристической группы. – Мы открыты в этом мире любой из множества религий, любым верованиям, почему и оказывается, что в Японии не принято никого спрашивать о его религии – это касается всецело самого человека. Его – и никого более. После Второй мировой войны победители принудили нас к полному отделению религии от государства, и таким образом все проявления религиозного фанатизма были вырваны с корнем. Сейчас японцы сохраняют верность только своему императору. Для них этого вполне достаточно.

– И для вас – достаточно тоже? – спросила Нóга. Таинственная улыбка тронула губы маленького гида.

– Для меня – тоже, – мягко подтвердила она. – Почему бы и нет?

– Это хорошо, – заключила, соглашаясь, Нóга.

Остатки группы давно уже исчезли из вида, оставив их наедине. Воздух был свеж, свет мягок, и все вокруг наполнено было каким-то достоинством. Этот храм… деревья… озеро. Эта тишина. Кучка туристов, не имевших к оркестру никакого отношения, лениво плелась за ними следом. А две женщины шествовали бок о бок, и Нóга поняла вдруг, что совершенно не в состоянии определить возраст своей собеседницы.

– Я не голландка, я еврейка из Израиля, израильтянка, – призналась она, – поэтому то, что вы рассказали мне о религиозной путанице, похожей на тотальный хаос, царящий в умах ваших соотечественников, весьма показательно.

– Это не хаос, – возразила женщина-гид, отвергая подобное определение с раздражением, которое она и не старалась скрыть. – Это терпимость. Более того – это свобода.

– Разумеется. Бесспорно. Это терпимость и это свобода, – поспешила Нóга исправить впечатление от сказанного ею, но не удержалась, чтобы не добавить с лукавой улыбкой, – если только это не вызвано просто уважением к вашему императору.

Маленький экскурсовод покачала головой, подавляя, похоже, свой гнев, но ничего не ответила.

– Поскольку если взять нас, – не унималась Нóга с несвойственной ей решительностью, перейдя при этом на английский, – другими словами, в Израиле существует всего одна религия, которую, увы, каждый трактует по-своему.

Женщина-гид вежливо улыбалась, но ясно было, что единственным ее желанием было как можно скорее отделаться от Нóги. А Нóга почувствовала вдруг необъяснимое ей самой желание рассказать этой японке о себе.

– Знаете… – начала она, – знаете… я ведь арфистка. Но в Израиле работы мне не нашлось… вот я и путешествую по миру с этим оркестром.

Они подошли к павильону, возле которого собрались остальные оркестранты. Войти внутрь им не удалось, поскольку там набилось уже более чем достаточно народа – и туристов, и просто посетителей; пропускали в храм только очень немногих. Неподалеку, на невысоком пригорке, стояли, дожидаясь их, представители администрации оркестра в сопровождении местных охранников, и Нóге показалось, что они ждут именно ее. И в самом деле – резким движением руки маэстро подозвал ее, и выражение его лица заставляло заподозрить, что он готов сообщить некую добрую весть.

Среди этой группы, чуть поодаль, стоял миниатюрный, очень невысокий и безусловно старый японец с седыми, заплетенными в косичку волосами, в длинном сером халате и башмаках на деревянных подошвах. На спине его красовалась синяя подушка, напоминавшая такие же, какие Нóга уже успела отметить у традиционно одетых женщин.

– Ну так вот, – произнес Деннис ван Цволь, указуя перстом на старого японца, который низко поклонился арфистке, – мы говорили вам, милая моя Венера, чтобы вы не дергались, и мы были правы. Завтра на концерте у вас будет партнер, репутация которого опережает его самого. Это арфист высочайшего класса, прошедший солдатом последнюю мировую войну и с тех пор уже много лет занимавший первую позицию в симфоническом оркестре Киото наряду с преподаванием в консерватории Токио. Несколько лет тому назад он вернулся сюда, чтобы закончить свой жизненный путь там, где он появился на свет, рядом со своей семьей. Это – та самая местность, которая была разрушена больше других во время последнего цунами…

После чего дирижер повернулся к атташе по культуре, испытывая видимые затруднения в произношении японских имен.

– Фу-ку-шима, – раздельно произнес атташе.

Услышав повисшее в воздухе название своей провинции, старик, не поднимая глаз на дирижера, низко поклонился ему.

– Вот именно, – продолжил дирижер. – Фу-ку-ши-ма. Именно здесь мы его и нашли. Он говорит только по-японски, но ни у меня, ни у вас не возникнет с ним никаких проблем, поскольку уже множество раз в качестве первой арфы он играл «La mer» Дебюсси и, безо всякого сомнения, назубок знает свою партию.

Маленький старый японец вновь поклонился, услышав имя французского композитора.

– Значит ли это, что он будет исполнять партию первой арфы? – встревоженно вопросила Нóга, устремив свой взгляд на старика, который и на этот раз, не говоря ни слова, опять склонил свою седую голову.

– Нет, нет… первая арфа безусловно твоя, а он – это вторая, – успокоил ее дирижер. – Он здесь вовсе не для того, чтобы снискать себе славу. Он прибыл издалека, потратив на дорогу два дня только для того, чтобы помочь нам. И это – простой и скромный человек, как ты сама видишь, и совершенно обаятельный.

От слова «обаятельный» все разом заулыбались, а сам атташе по культуре перевел его значение для старого музыканта, который едва не захлебнулся от смеха, закидывая голову и обнажая беззубые десны. И снова сложил вместе ладони, кланяясь поочередно в сторону каждого участника группы в отдельности, а затем и всем вместе.

– Но как же все-таки его зовут? – спросила Нóга. – Я, в конце концов, хотела бы это знать.

– Исиро Мацудайра, – сказал атташе, и старик, услышав свое имя, снова склонился, прижимая руки к груди.