История разведенной арфистки - читать онлайн книгу. Автор: Авраам Бен Иегошуа cтр.№ 75

– Меня лично, – ответствовала великанша-бабушка, – свет никогда не беспокоил. Могу спокойно спать, даже когда мои внуки начинают играть в моей кровати, забравшись в нее ночью.

Обрадованная и благодарная за подобную благожелательность израильтянка, зная, как это приятно всем бабушкам и дедушкам на свете, поинтересовалась возрастом и количеством этих любителей ночных игр, внуков.

– К этой минуте, – отвечала ей словоохотливо контрабасистка по имени Пирке Виссер, – всего лишь семь, но это только начало… – И пораженная Нóга пожелала увидеть их фотографии, но оказалось, что, следуя каким-то своим мотивам, бабушка Пирке, отправляясь в далекие путешествия, никогда не берет этих фотографий с собой, храня их исключительно в своей памяти. Взамен этого, если это арфистке интересно, она готова поведать ей множество изумительных историй о них.

Ощущая тепло и уверенное спокойствие, исходящее на нее от этой непоколебимой громады, Нóга прислонилась головой к задернутому шторкой оконцу и, устроившись поудобней, задремала, очнувшись лишь от чьего-то легкого прикосновения. Пожилой музыкант, «первая флейта», непостоянный ее любовник, сидевший вместе со старейшинами в отсеке бизнес-класса, захотел представить ее жене дирижера, пожелавшей поблагодарить ее.

– Поблагодарить – меня? За что?

– За плетку, которую ты ей подарила.

– Подарила – ей?

– То, что подарено ее мужу, равным образом принадлежит и ей. Разве нет?

На большинстве откидных столиков туристического класса уже громоздились коробки с едой, предлагая на выбор японскую или израильскую, кошерную, пищу.

– Подожди, – сказала она Манфреду, пытавшемуся вытащить ее из кресла. – Я хочу поесть.

– Да не беспокойся ты, – уверил ее он, – там тебя ожидает такое…

И он повел ее вниз по проходу, отдернул занавеску и провел ее в бизнес-класс, благоухавший ароматом изысканнейших вин, где, сбросив башмаки, сидел в свободной позе уже дирижер в шортах, дружелюбно приветствовавший ее и тут же представивший ее своей жене, шумной и очень хорошенькой американке, тоже заметно подвыпившей, сразу заключившей арфистку в объятья. Здесь же выяснилось, что жена маэстро больше была в восторге от идеи использования плетки, чем даже от нее самой. Поскольку подарок подобного орудия дирижеру оркестра являлся, по ее мнению, не просто блестящим жестом, но и призывом к действию. А потому она настаивала, чтобы плеть эта продемонстрирована была консервативным дирижерам, склонным к слишком большой осторожности, подобно собственному ее мужу, проявлявшему это качество при исполнении музыки, отмеченной признаками постмодерна и экспериментаторства. Именно такая плеть, а не взмах дирижерской палочки, способна была взбодрить равным образом как дирижеров, так и обленившихся музыкантов. И она указала на юного композитора, чье имя было ван ден Броек, – он лежал, завернутый в скатерть, напоминая при этом покойника, доставляющегося домой после доблестной гибели на поле боя, – сказав при этом Нóге:

– Вот, например, есть у нас весьма одаренный молодой человек, порадовавший музыкальный мир оригинальными, пусть даже чересчур меланхолическими арабесками, но каждый – и более других мой муж, ломает голову над тем, как заставить его вернуться к жизни хоть на несколько минут.

Восхищенные ее замечаниями, Деннис и Герман даже не пытались хоть как-то оправдаться; Манфред же просто вручил подруге бокал вина, освободив для нее свое место с тем, чтобы она в полной мере могла насладиться всеми преимуществами пребывания среди великолепия бизнес-класса. И она действительно почувствовала себя польщенной, оказавшись среди избранных небом любимцев удачи, где прекрасно чувствовала себя, понемногу прихлебывая вино, отказавшись что-нибудь съесть, так нравилось ей стоять просто так, в проходе. Повернувшись к дирижеру, она напомнила ему, что до сих пор не знает, как разрешилась проблема с поисками второй арфы. Возможно ли будет сыскать другую арфистку, поскольку без этого японцы так никогда и не смогут до конца понять и насладиться гением Дебюсси.

– Ну почему, дорогая Венера, ты так печешься об этом? Если мы не сыграем Дебюсси в Японии, мы сделаем это, вернувшись в Европу.

– Вы, как всегда, правы, маэстро, – сказала она дрогнувшим голосом. – Я знаю, что мы исполним все это в Европе. Но для меня лично очень важно исполнить эту вещь для слушателей, живущих далеко от нас и выросших в иной культуре. Другой… и более древней. Вспомните также, маэстро, что в течение целых трех месяцев я не прикоснулась к струнам… а когда я вернулась, вы осчастливили меня возможностью исполнения, выбранного не только для японских меломанов, но и для меня. Потому что, как всем нам известно, «La mer» означает не только «море, но и «мать», и у меня нет ни малейшего сомнения в том, что такой приверженец символизма, как Дебюсси, не мог не сознавать важности подобного совпадения и не использовать его. Так что это произведение соединяет меня с моей матерью, которая предпочла остаться в Иерусалиме, городе очень непростом, который все время становится таковым все более и более.

Неожиданно из глаз ее хлынули слезы, и жена дирижера протянула ей бумажную салфетку, пообещав в благоприятный для этого момент поговорить со своим мужем.

– Не волнуйтесь, милочка… Мы найдем вам партнера… Но ведь это, согласитесь, должен быть опытный музыкант. Ведь до начала концерта у нас будет время лишь для одной репетиции.

И маэстро с добродушной улыбкой подтвердил слова своей жены.

Сейчас в присутствии своих коллег Манфред безо всякого смущения и с показной какой-то даже любовью обнял свою подругу, и она знала, что ее слезы, как это уже бывало, вызвали у него не только и не столько сочувствие, но и прилив сильнейшего вожделения, после чего он настоял, чтобы она села с ним рядом и разделила его трапезу. Но она отказалась, заметив, что у нее – за занавеской – есть собственное место, на котором давно уже дожидается ее личный контейнер с едой.

Тем временем голос капитана в громкоговорителе известил, что в этот самый момент самолет пролетает над Северным полюсом, и он приглашает всех пассажиров запечатлеть это событие в своей памяти.

Но что тут можно было запечатлеть из увиденного – так, чтобы хоть что-то можно было потом вспомнить, ибо в сентябре Северный полюс не был уже полностью освещен солнечным светом: все в тумане, слабо различимое солнце проглядывалось на горизонте, не то заходя, не то поднимаясь; бесплодное, застывшее пространство вершины планеты было окутано сумерками, туманившими взор. Непонятная, навевающая страх тишина притягивала пассажиров, пытавшихся увидеть сквозь иллюминаторы хоть что-нибудь запоминающееся – какой-нибудь знак, сооружение, флаг или на худой конец просто шест: что-нибудь, за что потом память могла бы зацепиться.

Манфред уступил Нóге свое место у окна, так что она-то имела возможность разглядеть хорошенько вершину Земли. Но взгляд ее был сосредоточен и обращен не к Земле, а к Солнцу, уходившему за горизонт и больше всего похожему на большой очищенный апельсин. Могла ли Венера – собственная ее планета – находиться в это время где-нибудь поблизости? Ее отец, бывало, наказывал ей искать ее как раз перед закатом или восходом, но кто же мог с уверенностью сказать, что она видела сейчас – восход или закат?