Лицо Сильвейна стало мрачным.
— Я иду с тобой.
— Это мое личное дело.
Она поспешила к зданию старинного монастыря. Пусть Сильвейн идет за ней. Отец Джулиан все равно прогонит его с позором. Но кто же прогонит боль, терзающую ее душу?
В монастыре было тихо, и только от круглой беседки, сплошь увитой цветущими розами, слышалось пчелиное жужжание.
Лорелея направилась прямо к кельям монахов. На низкой скамеечке у входа в комнату отца Джулиана сидел человек в коричневой рясе. Он взглянул на вошедших, капюшон упал с его головы.
— Отец Эмиль, — проговорила Лорелея. Боже! Она смотрела на это доброе лицо, и ей хотелось доверить ему боль своего сердца.
— Привет, моя дорогая, — каноник встал и взял ее за руку, потом холодно взглянул на Сильвейна: — Что ты здесь делаешь?
Сильвейн подбоченился:
— Я на службе у Дэниела Северина.
— Только таких, как ты, он и может нанимать.
— Я должна поговорить с отцом Джулианом, — прервала их Лорелея. — Это очень важно.
На мгновение в глазах отца Эмиля промелькнул испуг. Он покачал головой:
— Настоятель не совсем здоров.
Встревоженная, Лорелея воскликнула:
— Тогда он нуждается во мне.
— С ним отец Ансельм. Небольшое расстройство желудка. Сейчас он отдыхает.
— Я осмотрю его.
Не дав возможности отцу Эмилю возразить ей, она вошла в комнату и закрыла дверь перед носом Сильвейна и отца Эмиля, которые вступили в сердитую перебранку. Отец Ансельм повернулся к ней:
— Лорелея, моя дорогая девочка.
Она склонилась над настоятелем и коснулась его запястья. Пульс был слабый. Его лицо было осунувшимся и бледным, как лунный камень.
— Что случилось с отцом Джулианом? — шепотом спросила она.
— Расстройство желудка, ничего серьезного. Ему нужен покой и сон.
Лорелея в отчаянии закусила губу:
— Он хорошо ест?
— Всего лишь час назад он съел миску супа. Мы с отцом Эмилем по очереди ухаживаем за ним. — Отец Ансельм отложил в сторону книгу, лежавшую у него на коленях. — Ты чем-то расстроена? Я могу тебе помочь?
— Я должна поговорить с отцом Джулианом. Наедине.
— Но…
— Оставь нас, отец, — послышался с кровати слабый голос. Настоятель поднял руку и жестом подкрепил свою просьбу.
Отец Ансельм нахмурился, но поднялся со стула:
— Как пожелаете, отец. Я буду за дверью. Лорелея опустилась на колени перед настоятелем:
— Мне очень больно, отец Джулиан, видеть ваши страдания.
— Налей мне стакан воды, Лорелея. Я очень хочу пить.
Она налила воды из кувшина, стоявшего на столике у входной двери, и подала настоятелю.
— Почему в течение стольких лет вы ничего не рассказали мне о моих родителях? — спросила она.
С великой осторожностью настоятель поставил стакан на столик у кровати. Лицо его было бледным и растерянным.
— Я надеялся, что мне никогда не придется это делать. Кто сказал тебе?
— Мадам Бонапарт.
— Эта женщина! — гневно выкрикнул настоятель.
Лорелея достала документ:
— Где она взяла это, отец Джулиан? Настоятель узнал принесенные Лорелеей бумаги. Он закрыл глаза и глубоко вздохнул, стараясь справиться с волнением.
— Вы поступили со мной несправедливо, отец. У вас не было никакого права скрывать от меня правду, — она закрыла лицо ладонями. — Я внебрачный ребенок, — в отчаянии прошептала она. — Мой отец был деспотом, а мать — дворцовой шлюхой.
Лорелея всхлипнула. Она чувствовала себя такой же грязной и порочной, как и они. Она испытывала трусливое желание убежать от всех, скрыться, но от себя не спрячешься, и позор навсегда останется с ней.
— Нет, нет, — сказал отец Джулиан. — Твой отец не был плохим человеком. Он был слабым, нерешительным, неумелым правителем. А твоя мать… — он замолчал и отпил глоток воды.
— Расскажите мне о ней, отец Джулиан. Вы знали ее?
— Очень мало. Она лежала при смерти, когда меня вызвали в Ивердон. Она очень страдала. Это она назвала тебя Лорелеей в честь той женщины, которая была горда и непреклонна перед мужчинами. Твоя мать страстно желала, чтобы ты никогда не уступала ни одному мужчине.
— Тогда она была очень разочарована в жизни, — Лорелея расхаживала по комнате, не в силах взглянуть в глаза человека, которого уважала и почитала как отца все эти годы. — Вы приняли решение отослать меня в монастырь, — проговорила она. — Запереть меня от всех мужчин, словно я какая-то вещь, которой могли владеть только вы один.
Отец Джулиан виновато посмотрел на Лорелею и закашлялся. В комнату вбежал отец Ансельм, ожидавший в коридоре. Отца Джулиана рвало.
Что-то внутри Лорелеи надломилось. Сияющие, счастливые воспоминания о прошлом превратились в хлам. Лорелея была не в силах больше находиться рядом с человеком, который столько лет сознательно лгал ей, и в смятении выскочила из душной комнаты, захлопнув за собой дверь. Даже не взглянув на Сильвейна и отца Эмиля, она пошла прочь из монастыря.
— Куда ты направляешься? — спросил Сильвейн, неотступно следуя за ней.
— В центральную больницу, чтобы встретиться с врачами. Это первая причина, по которой я приехала в Париж.
Она должна была сделать хоть что-то для мадам Бонапарт. Быть может, это принесет ей пользу. И еще Лорелея желала, чтобы поход в больницу отвлек ее хоть ненадолго от ужасной действительности. Но в дальнейшем ей придется принять эту горькую правду и смириться с ней.
— Я иду с тобой, — сказал Сильвейн. К ним присоединился отец Эмиль:
— Я тоже.
Под сводчатым мостом поблескивала река. Мимо барж и кабин для купания сновали легкие лодки.
Лорелея и два ее компаньона шли в молчании по широкой тенистой улице, с двух сторон усаженной каштанами. И никто из них не заметил темной фигуры, которая метнулась из узкого переулка вслед за ними.
Дэниел вошел в свои апартаменты в Тюильри. Большая часть дня у него ушла на то, чтобы собрать швейцарцев и детально уточнить план организации побега Мьюрона. Все они сошлись во мнении, что ждать возвращения банкира Бейенса с подтверждением наличия вклада в женевском банке не было ни смысла, ни времени. Нужно действовать быстро и решительно. Жозефина и Фуше были уже доведены до отчаяния и неизвестно на что они решатся, чтобы обезопасить себя.
Но сейчас Дэниел хотел провести остаток дня и всю ночь с Лорелеей. Грядущее удовольствие отодвинуло на задний план все его мрачные мысли и дурные предчувствия. Его жена была не из тех женщин, которых неудачи и трудности останавливали на полпути к цели, сбивали с ног. И он не должен показывать ей своих тревог и сомнений.