— Это очень... остроумно.
— А твой как?
— У меня никогда не было домашних животных.
— Никогда? Даже золотой рыбки или птенца, которого ты
спасла?
— Никогда. — В том, что касалось домашних животных, родители
Лили были непреклонны. «Им никогда не пережить хозяина, — убеждала ее мать. —
Они стоят кучу денег, а потом разбивают тебе сердце».
Чарли пошевелилась рядом с ней.
— Я бы хотела иметь собаку. Мама и папа не разрешали нам
завести собаку, а мне хотелось этого больше всего на свете.
Воцарилось молчание. Лили подумала, что Чарли задремала, но
тут она снова зашевелилась.
— Лили?
— Да?
— Я боюсь.
— Знаю, дорогая. Но тебе ничто не угрожает.
— Я не об этом. — Чарли отодвинулась, чтобы видеть Лили. В
призрачном лунном свете глаза девочки казались огромными. — Я боюсь... что они
разозлились на меня.
Потому что я плохо училась в школе и воровала вещи. Может,
поэтому они и...
— Боже мой! — Лили сжала в ладонях щеки Чарли. — Это совсем,
совсем не так. Твои родители любили тебя всем сердцем.
— Но они злились из-за того, что я воровала вещи.
— Никогда. Ни они, ни я. Твои мама и папа никогда, ни за что
не хотели бы, чтобы ты так думала. У нас была встреча, потому что мы любим тебя
и заботимся о тебе. Веришь, это чистая правда.
Чарли кивнула.
— Ладно.
Лили подняла девочку и отнесла в ее кроватку. Подоткнула
одеяло и положила рядом с Чарли ее любимые игрушки — потрепанную овечку и
одноглазую обезьянку.
— Тебе пора спать.
— Хорошо. Лили!
— Да?
— Я думала насчет песни.
— Песни?
— Для похорон.
Лили затаила дыхание. «Держись, — приказала она себе. — Надо
держаться».
— И что же это за песня?
— Про радугу. — Ученики третьего класса разучивали эту песню
в школе, и Чарли она очень нравилась, отчасти потому, что в ее оригинальной
версии пел лягушонок Кермит.
Лили наклонилась и поцеловала Чарли в лоб.
— Думаю, мы можем это устроить.
Часть третья
И что еще значит умирать,
Если не стоять под солнцем и таять на ветру?
Калил Гибран
Глава 20
Ранним утром в день похорон брата Шон Магуайер играл партию
в гольф. Если кому-то это и казалось неуважением, ему было плевать. На этом
поле они с Дереком провели детство. Вместе прошли каждую лунку бессчетное
количество раз. Они знали здесь каждую травинку, каждое препятствие, каждую
ямку. Они смеялись, поддразнивали друг друга и соревновались на этом поле в
золотые дни своей юности. Мысль о том, что с ними может приключиться что-то
плохое, не приходила им в головы.
И долгое время все шло прекрасно. Братья играли в гольф в
старших классах школы и в колледже, поднося почетные ленты и кубки к ногам
Патрика Магуайера как священные дары. Оба с первого раза прошли турнир
«Кью-Скул» и получили карты Ассоциации профессионального гольфа. Дерек,
старший, был трудолюбивым и стабильным игроком. Шон, более одаренный, но менее
упорный, всегда находился в тени брата, но это происходило по его собственной
воле. В сущности, Шону нравилось его положение. Люди не возлагали на него
особых надежд, поэтому он редко разочаровывал их. А иногда, как в тот
замечательный год в Огасте, даже удивлял.
Теперь, когда Дерека не стало, ему предстояло выйти из тени,
и Шон не был уверен, что вынесет пристальное внимание к себе. Ред сделал все,
чтобы удержать прессу в рамках, однако когда такая прекрасная пара на взлете
жизни и карьеры внезапно погибает при загадочных обстоятельствах, слухов не
избежать. Репортеры и операторы так и вились вокруг них. «Что для вас значило
потерять брата?» От этого вопроса кровь вскипала у Шона в жилах.
Что значило для него потерять брата? Они что, издеваются?
Какой ответ он может дать на этот вопрос?
Ему приходилось изо всех сил сдерживаться, чтобы показать
себя стоиком. Он вел себя как семейный человек, каким и стал сейчас, хотя
чувствовал себя полной развалиной. Шону снились кошмары. Дознаватели из
дорожной полиции не обнаружили тормозного следа там, где машина Дерека
сорвалась с обрыва. Шон постоянно представлял себе, как Дерек и Кристел падают
вниз на фоне стоящей в отдалении горы Тилламук, и смотрят друг на друга,
потрясенные, недоумевающие — ведь они летят.
Он не умел переживать потери, не умел прощаться и именно
поэтому оказался здесь этим утром, один на пустом поле. Стоя у первой метки,
Шон глубоко вдохнул пахнущий свежей травой воздух, вбирая в себя красоту этого
пейзажа, и неспособный заглушить мучительную боль внутри. «Черт побери, Дерек!
— думал он. — Я скучаю по тебе». Между ними было соперничество, случались
ссоры, но они никогда не утрачивали любовь и уважение друг к другу.
Сейчас Шон играл один, посвящая этот раунд брату. На этой
неделе ему предстояло принять участие в своем первом большом турнире после
возвращения в Штаты, чтобы пробить себе дорогу в спорт. Вместо этого он говорил
свое последнее «прости» Дереку и, занося клюшку для первого удара, знал, что
это единственно верный способ попрощаться с братом.
Он сделал первый удар, и клюшка обрушилась на мяч, словно
топор палача. Мяч упал точно посередине между двумя лунками. Шон слышал, как он
коснулся земли, приземлившись именно там, где следовало, откуда его легче всего
было отправить на грин. Весь раунд прошел точно так же — еще никогда он не
играл так хорошо.
Он делал длинные и короткие удары, идеальные подсечки, мяч
будто магнитом тянуло к лунке. Как во время медитации, он полностью
сосредоточился на игре, забыв о сомнениях и ошибках. Каждый удар был данью
памяти брату; счет, который Шон показал в этой партии, большинство игроков не
могло себе даже представить.
«Это для тебя, Дерек», — подумал Шон, загнав мяч в последнюю
лунку с тридцати пяти футов.
Покидая поле, он наткнулся на Реда. Агент взял у него из рук
карточку со счетом и бросил на нее короткий взгляд:
— Если тебе удастся показать такой результат на турнире, ты
сразу же вернешься в большой спорт.
— Угу. — Вместе они дошли до здания клуба, где Шон оставил
сумку с клюшками. — Сейчас мне не до турнира.
— Сейчас нет, но... скоро. Я говорю серьезно, Шон. Чем еще
тебе заниматься?
У Шона не было ответа на этот вопрос. Может, Ред прав? Ему
никогда не удавалось удержаться на нормальной работе. Игра въелась в его плоть
и кровь, он не был самим собой, когда не играл. Кем еще ему быть? Только
игроком.