– Нет!
– Он лишь в том, чтобы принять наконец давно назревшие решения!
– Да!
Шарлотта поймала себя на том, что кричит вместе с остальными. Миниатюрная женщина на сцене словно излучала праведный гнев. Ее глаза сверкали, кулачки были сжаты, подбородок гордо вздернут вверх, а голос то гремел, то срывался от переполнявших ее эмоций.
– Жар страданий, пожирающий наших сестер в застенках, опаляет всех нас. Мы страдаем вместе с ними, мы разделяем их скорбь, но мы по достоинству оценим их жертвы, когда победим. Пламя нашей борьбы разбудит многих из тех, кто еще благостно дремлет. «Поднимайтесь!» – и они встанут в наши ряды, не желая больше терпеть произвол. Оно поможет обрести способность говорить тем, кто был до сих пор нем, и они понесут дальше в народ слово нашей правды. И сияние этого пламени будет видно издалека. Оно осветит путь всем страдающим от угнетения и вселит в их сердца новую надежду. Потому что воодушевление, овладевшее нами, современными женщинами, невозможно задавить. Это сильнее любой тирании, жестокости и насилия. Это – сильнее – даже – самой – смерти!
Позднее в тот же день Лидией стали овладевать подозрения, вселявшие ужас.
Сразу после обеда она ушла в свою комнату, чтобы прилечь. И не могла думать ни о ком, кроме Максима. Она признавалась себе, что все еще легко подпадает под магнетизм его личности – глупо отрицать это. Но теперь и она не была уже прежней беспомощной девочкой. У нее выработался собственный характер. И ее переполняла решимость не терять контроля над собой, не позволить Максиму разрушить ту спокойную и размеренную жизнь, которую она так старательно для себя построила.
Ей приходили на ум вопросы, которые она так ему и не задала либо не получила вразумительных ответов. Что он делает в Лондоне? Как зарабатывает на жизнь? Каким образом узнал, где найти ее?
Притчарду он назвал вымышленное имя. И понятно: он опасался, что она его на порог не пустит. Только сейчас до нее дошло, почему сочетание «Константин Дмитриевич Левин» показалось ей знакомым – так звали героя «Анны Карениной», той самой книги, которую она покупала при их первой встрече. Псевдоним с двойным дном, лукавый символ, пробуждавший смутные воспоминания, как вкус любимой в детстве еды. Они ведь много спорили об этом романе. «Он потрясающе правдив», – настаивала Лидия, знавшая, что такое необузданная страсть, проснувшаяся в душе респектабельной женщины из высшего общества. Лидия сама чувствовала себя Анной. «Но ведь в действительности книга не об Анне, – возражал Максим. – Она о Левине и его исканиях ответа на вопрос: “Как мне жить?”». По мнению Толстого, он должен был сердцем понять, что для него правильно. А Максим видел в этом только пустопорожнее морализаторство – намеренно оторванное от исторического, экономического и психологического контекста, – которое и привело к полной некомпетентности и деградации российского правящего класса. Он говорил об этом в тот вечер, когда они ели соленые грибы, а она впервые попробовала водку. На ней было бирюзовое платье, от чего ее серые глаза стали почти голубыми. Максим начал целовать ей пальцы на ногах, а потом…
Да, это был ловкий ход – напомнить ей обо всем одним только именем.
Интересно, он в Лондоне уже давно или приехал ненадолго, чтобы встретиться с Алексом? Неужели нужно добиваться приема у русского адмирала в Лондоне, чтобы просить об освобождении из тюрьмы простого матроса в России? Лидия лишь теперь заподозрила, что Максим и здесь с ней лукавил. В конце концов, он оставался анархистом. Но если в 1895 году был противником насилия, то, кто знает, в какую сторону могли измениться его взгляды теперь?
«Если бы Стивен узнал, что я сообщила анархисту, где найти Алекса…»
Эта мысль не давала ей покоя за чаем. Она мучила ее, пока горничная делала ей прическу, из-за чего работа шла кое-как, и в итоге волосы лежали ужасно. И за ужином она была сама не своя, наверняка показавшись излишне чопорной маркизе Куортской, мистеру Чемберлену и молодому человеку по имени Фредди, постоянно высказывавшему вслух надежду, что в недомогании Шарлотты нет ничего серьезного.
Ей вспомнился порез на руке Максима, заставивший его вскрикнуть от боли, когда она случайно сжала ему пальцы. Рану Лидия видела лишь мельком, но она показалась достаточно серьезной, чтобы на нее наложили швы.
И тем не менее только ближе к ночи, сидя в спальне перед зеркалом и расчесывая волосы, она вдруг осознала, что могла существовать связь между Максимом и тем умалишенным в парке.
При этом она так перепугалась, что уронила тяжелую расческу с позолоченной ручкой на туалетный столик и разбила флакон с духами.
«А если Максим приехал в Лондон, чтобы убить Алекса?
Предположим, это Максим напал на их экипаж в парке, но не ради ограбления, а чтобы расправиться с Алексом. Был ли мужчина с револьвером одного с Максимом роста и сложения? Да, примерно. К тому же Стивен ранил его шпагой…»
Затем Алекс спешно покинул их дом (именно потому, как она поняла теперь, что знал: мнимое ограбление на самом деле было покушением на его жизнь), а Максим потерял его след, и это-то и привело его к ней…
Лидия вгляделась в свое отражение в зеркале и увидела женщину с серыми глазами, светлыми бровями и волосами, с красивым лицом, но куриными мозгами.
Неужели это правда? Разве мог Максим так воспользоваться ее доверчивостью? Да, мог! Ведь все эти девятнадцать лет он считал, что она предала его.
Лидия собрала осколки флакона в носовой платок и вытерла со столика разлившиеся духи. Она не знала, что делать. Необходимо предупредить Стивена. Но как? «Да, между прочим, тут утром ко мне заглянул один анархист и спросил, где найти Алекса, а поскольку он когда-то был моим любовником, я все ему рассказала…» Нет, нужно придумать что-то другое. Какое-то время она размышляла над этим. Когда-то Лидия могла считаться экспертом по части притворства и обмана, но у нее давно не было практики. В итоге она решила, что вполне подойдет история, куда можно приплести всю ту ложь, которую Максим преподнес ей и Притчарду.
Она надела кашемировый халат поверх шелковой ночной рубашки и прошла в спальню к Стивену.
Муж сидел перед окном в пижаме с бокалом бренди в одной руке и сигарой в другой и любовался залитым лунным светом парком. Стивен был несказанно удивлен ее появлением, поскольку прежде на ночь всегда приходил к ней сам. Он поднялся, расплывшись в улыбке, и обнял ее. Лидия сразу поняла: супруг неверно истолковал цель ее прихода, решив, что ей захотелось заняться с ним любовью.
– Мне нужно с тобой поговорить, – остудила она его пыл.
Он отпустил ее с явным разочарованием.
– В такое время?
– Да. Потому что, как мне кажется, я совершила глупейшую ошибку.
– Тогда тебе действительно лучше обо всем мне рассказать.
Они сели по противоположные стороны от холодного камина. Лидия сейчас даже пожалела, что пришла не ради любви.
– Сегодня утром мне нанес визит мужчина, – начала она. – Он заявил, что был знаком со мной в Петербурге. И в самом деле, имя показалось мне знакомым, и я даже вроде бы припомнила его… Ну, ты знаешь, как это порой бывает…