Началась церемония представлений. Одна за другой вперед выходили жены послов, кланялись королю, затем королеве и возвращались на свои места. Затем их сменили сами послы, разодетые в разнообразные, порой почти опереточные мундиры, за исключением посла США, надевшего к случаю обычный черный фрак, словно для того, чтобы лишний раз напомнить, что американцы не придают значения подобной церемониальной мишуре.
Пока тянулся этот ритуал, у Лидии было время осмотреть в деталях тронный зал с его покрытыми малиновым атласом стенами, героическим фризом под потолком, огромными люстрами и буквально тысячами цветов повсюду. Ей нравились помпезные ритуалы, красивые наряды и тщательно регламентированные церемонии; они одновременно и волновали ее, и успокаивали нервы. Она встретилась взглядом с герцогиней Девонширской, личной камердинершей королевы, и обменялась с ней сдержанными улыбками. Потом она заметила в толпе Джона Бернса – первого социалиста, ставшего министром торговли, и поразилась роскошному золотому шитью на его костюме.
Когда представление дипломатического корпуса подошло к концу, король и королева сели. Члены королевской семьи, дипломаты и самые старшие из аристократов последовали их примеру. Лидия, ее муж, как и прочая более мелкая знать, продолжали оставаться на ногах.
Наконец началось представление дебютанток. Каждая из девушек должна была на секунду замереть на пороге тронного зала, чтобы паж снял ее шлейф с руки и растянул позади нее. А затем начинался долгий проход по красному ковру к тронам под пристальными взглядами всех собравшихся. И если девушка проявляла всю свою элегантность и природную свободу движений при таких обстоятельствах, она могла потом проделать это где угодно.
Приблизившись к подиуму, дебютантка передавала свое приглашение лорду-камергеру, который оглашал ее имя. Она делала реверансы в сторону короля и королевы. «Увы, – отметила про себя Лидия, – у очень немногих девушек это выходит грациозно». У нее самой возникло немало сложностей, когда она упорно репетировала эти движения с Шарлоттой, и, вероятно, через то же прошли и матери остальных дебютанток. Поклонившись, девушка продолжала движение, тщательно следя, чтобы ни на секунду не оказаться спиной к монаршим тронам, и сливалась с толпой вдоль стен зала.
Дебютантки следовали одна за другой так быстро, что у каждой возникала опасность наступить на шлейф впереди идущей. Вся нынешняя церемония показалась Лидии начисто лишенной личностного начала и более формальной, чем прежде. Сама она представлялась королеве Виктории в сезон 1896 года вскоре после свадьбы с Уолденом. Тогда она должна была целовать королеве руку. Теперь же такую важную часть ритуала упразднили, вероятно, для экономии времени. И это превращало зал в подобие фабричного конвейера, предназначенного для того, чтобы пропустить максимальное число дебютанток как можно быстрее. Но представлявшиеся сегодня девушки об этом не знали, а если бы и знали, вряд ли бы расстроились.
Внезапно в проеме двери показалась Шарлотта, паж растянул ее шлейф едва заметным прикосновением отправил в путь, и она пошла по красному ковру, высоко держа голову, исполненная, как показалось Лидии, искренней серьезности и уверенности. И матери подумалось: «Вот момент, ради которого я жила!» Девушка, шедшая впереди Шарлотты, уже склонилась в поклоне королю, когда случилось нечто совершенно невообразимое.
Вместо того чтобы, распрямившись, закончить реверанс, дебютантка пристально посмотрела на короля, умоляющим жестом простерла в его сторону руки и громко выкрикнула:
– Ваше величество, во имя всего святого, прекратите пытать несчастных женщин!
«О Боже! Это суфражистка», – поняла Лидия.
И вновь посмотрела на дочь. Шарлотта застыла на полпути к подиуму, глядя на разыгравшуюся сцену с ужасом на побледневшем лице.
Но шок, воцарившийся в приумолкшем зале, продлился едва ли мгновение. Первыми нашлись двое камер-юнкеров. Они бросились вперед, крепко взяли девушку под руки и довольно бесцеремонно вывели из помещения.
Королева заметно покраснела. Королю удалось сделать вид, что ничего не произошло. Лидия не сводила глаз с Шарлотты, думая: «Ну почему это должно было случиться перед представлением моей дочери?»
Впрочем, теперь на Шарлотту устремились все взоры. Лидии хотелось крикнуть: «Не подавай вида, что смущена, просто заверши церемонию!»
Шарлотта продолжала стоять неподвижно, но румянец уже вернулся на ее щеки. Лидия заметила, как она глубоко втянула в себя воздух.
Затем девушка пошла дальше. У Лидии перехватило дыхание. Шарлотта передала свое приглашение лорду-камергеру, который произнес:
– Представляется леди Шарлотта Уолден.
Шарлотта уже стояла перед королем.
«Осторожно!» – мысленно предостерегла ее мать.
Реверанс дался ей легко и непринужденно.
Потом поклон королеве.
Легкий разворот корпуса и грациозный уход от подиума.
Лидия вздохнула с облегчением.
Стоявшая рядом дама – баронесса, которую она уже встречала, но толком не знала, – прошептала:
– Эта девочка все сделала просто превосходно.
– Это моя дочь, – расплылась в улыбке Лидия.
Втайне от всех Уолден восхищался поступком суфражистки. «Какая смелая девушка!» – мысленно признал он. Конечно, если бы нечто подобное выкинула при дворе Шарлотта, он пришел бы в неописуемый ужас, но поскольку то была чужая дочь, отнесся к инциденту как к забавной интермедии посреди бесконечно скучной церемонии. Он, конечно же, отметил выдержку и изящество дочери, но воспринял все спокойно – ничего другого он от нее и не ожидал. Шарлотта – весьма уверенная в себе молодая аристократка, и, по его мнению, вместо бесконечного волнения Лидии, воспитавшей такую дочь, следовало просто гордиться собой.
Много лет назад Уолден получал от подобных ритуалов огромное удовольствие. Молодым человеком он любил приодеться в дворцовый мундир и показать себя. Тогда и ноги служили безотказно. А сейчас ему казалось, что он выглядит глуповато в брюках до колен и шелковых чулках, не говоря уже об этой чертовой тяжелой шпаге, болтавшейся сбоку. К тому же он так часто бывал при дворе раньше, что никакой самый экзотический карнавал уже не привлек бы его.
Интересно, как только все это выносит король Георг? – подумал он. Монарх импонировал Уолдену. Конечно, в сравнении с покойным батюшкой Эдуардом VII Георг выглядел несколько бесцветным и мягкотелым. Этого короля простолюдины никогда не будут звать между собой «наш старый добрый Джорджи», подобно тому, как вслед отцу с тротуаров неслось: «Да здравствует наш старый добрый Тедди
[12]!» Но рано или поздно все оценят тихое обаяние и скромный образ жизни Георга. Он умел проявлять твердость характера, хотя до сих пор пускал ее в ход крайне редко, а Уолдену нравились мужчины, умевшие настоять на своем. И посему он считал, что царствование Георга войдет в историю как славный период.