Заземелье - читать онлайн книгу. Автор: Надежда Волгина cтр.№ 48

Где же мои куклы, посудка?.. Почему вокруг только игрушки Витали? Так ведь не честно. И пусть я не собираюсь играть, но приятно смотреть на давно забытые вещи и вспоминать о счастливом детстве.

А как я здесь оказалась? Я была… Я была в яме. Воспоминания оживлялись в обратном хронологическом порядке. Яма — бесконечные лабиринты — суд — Савелий… Почему в обратном, я и сама не понимала. Словно кто-то включил перемотку в моей голове. Лента закончилась на том моменте, как Филипп покинул зал. Подлец! Но злиться я сейчас не могла. В голове билась мысль, затмевая все остальные — все закончилось? Все наконец-то позади, и я получила долгожданное забвение, вечную жизнь? Получается, я легко отделалась? Ведь не очень долго и страдала перед смертью. Но почему я оказалась в домике на дереве, из нашего с Виталей детства? Значит ли это, что человек после смерти попадает в то место, о котором чаше всего думает непосредственно перед переходом? Ничего против не имела, и наверное, потом я смогу перемещаться в этом пространстве, о котором еще даже представления не имела. Но сейчас меня кое-что не устраивало. Почему воспоминания искажены, где мои игрушки?..

Дверь скрипнула, и показалось улыбающееся лицо Витали.

— Виталя! — обрадовалась я и хотела броситься ему на шею.

— Пипа! — предостерегающе вытянул он руку. — Не делай этого…

— Но почему?! Теперь-то можно. Теперь мы оба покинули землю.

— Не спеши. Лучше присядь, — велел брат, опускаясь рядом со мной на низенькую детскую лавочку.

Ничего не понимала. Неужели в загробном мире настолько строгие правила, что не разрешают еежадж даже обнять любимого человека? Получается, и тут нет свободы? Душа тоже вынуждена подчиняться правилам?

— Ты не умерла, — вновь заговорил Виталя, заставляя меня вздрогнуть.

— Как?

— Ты жива, Пипа…

Но почему он такой грустный? Наверное, заплакал, если бы мог. Но, скорее всего, тут не плачут.

— Тебе очень плохо, — продолжал говорить брат, глядя на меня со вселенской грустью. — Лучше бы ты умерла.

— Господи! Ты можешь толком объяснить, что со мной произошло?! — закричала я.

Неизвестность пугала, и лицо брата мне очень не нравилось. Никогда раньше, при жизни, он так на меня не смотрел.

— Тебя спасли, — голос Витали звучал приглушенно, словно говорил он издалека. — Но поздно! — он сжал руки так, что я заметила, как побелели костяшки его пальцев. — В организме начался необратимый процесс, и ты полностью потеряла способность двигаться.

Я, как зачарованная, вытянула перед собой руки и покрутила кистями в разные стороны. Не могу двигаться? Я — овощ? В детстве мы с подружками любили играть в больницу. Мне чаще всего выпадала роль тяжело больного пациента. Периодически от меня требовали полной неподвижности, даже пальцем нельзя было пошевелить… В такие моменты я представляла, что может испытывать человек, который все слышит, понимает, даже может говорить, но совершенно обездвижен. Помню, какой страх на меня накатывал, когда я осознавала всю глубину трагедии людей, вынужденных так жить. Вот и сейчас у меня на голове зашевелились волосы от неконтролируемого ужаса.

— Но я не хочу… Зачем меня спасли? Кто это сделал?

Я смотрела на Виталю и читала все ту же грусть в его глазах. Он мне ничем не поможет. Разве что в его силах предупредить, как он и сделал, собственно. Снова попробовала переступить ногами, и у меня получилось. Я даже услышала, как скрипнули старые доски пола. Тут все так реально. Даже не верилось, что на самом деле меня тут нет, что это брат призвал меня, а где-то сейчас я сплю.

Виталя не смотрел на меня, погруженный в задумчивость. Снова захотелось дотронуться до него, ведь я так давно этого не делала. Несмотря на запрет, я протянула руку и в следующее мгновение липкий и ледяной холод окутал меня с ног до головы. Брат встрепенулся и заговорил, но я его не слышала из-за усиливающегося завихрения вокруг меня. Ветер свистел в ушах, а между нами густела стена тумана, за которой я уже почти не различала Виталю. В попытке закричать я поняла, что стоит мне еще раз открыть рот, как липкий холод проникнет внутрь и убьет меня. И я испугалась. Ужасно, неконтролируемо. Возможно, так бы я получила долгожданное забвение, но было так страшно, как никогда в жизни.

Взгляд уткнулся в потолок — низкий, прорезанный глубокими трещинами. Они были настолько глубокими, что легко различались в тусклом свете, который даже толком не освещал комнату, а прятал тени в углах, заставляя сердце биться с удвоенной силой. Я не видела эти тени, поскольку не могла пошевелить головой. Но воображение мое рисовало их зловещими.

Стоило мне попробовать пошевелить рукой или ногой, как я поняла, что во сне Виталя сказал правду — я паралитик. Правда, голова не лишилась способности двигаться, но что-то мешало. Да и при малейшей попытке трепыхнуть ею простреливала резкая боль, и я упиралась во что-то твердое, что и сдерживало движения. И еще я поняла, что мне жутко плохо. Не то чтобы у меня что-то болело, нет. Не считая головы. И если не двигать ею, то и боли не испытываешь. Но внутри меня царила такая слабость, что напрочь отсутствовало желание выздоравливать, что-то делать еще… жить. Наверное, так чувствует себя человек, погруженный в глубокую депрессию, когда организм его перестает вырабатывать гормон радости. Именно в такие моменты люди решаются на самоубийство. И тут уже не выбираешь, страшно тебе или нет, остается одно желание — не жить. Но я даже этого не могла сделать, хоть и не раздумывала бы и способ бы нашла точно. Теперь я превратилась в пленницу собственной неподвижности.

Но что-то же я могу?! Или мысли, одна мрачнее другой, — все что мне осталось? Я разлепила запекшиеся губы и попробовала заговорить. В хриплом и протяжном стоне не узнала собственный голос. Но это значило, что и эту способность мне оставили. Итак, что мы имеем? Я вижу, слышу и скорее всего разговариваю. И все… Больше ничего.

Какой-то звук рядом заставил меня замереть. В следующую секунду в поле моего зрения показалось лицо. Все, что могла различить в первый момент в царящем полумраке, так это взлохмаченную шевелюру склоняющегося надо мной человека.

— Проснулась?

Алексей? А голос принадлежал именно ему. Значит, я в больнице? Но зачем?! Зачем тогда кому-то понадобилось меня спасать? Чтобы подлечить и снова медленно убивать? Или все-таки я нахожусь в другом месте? Помнится, потолки в больнице гораздо выше, идеально ровные, да и света там поболее…

— Где я? — скорее прохрипела, чем проговорила я.

— В лагере повстанцев.

Что это за звук? Судорожный вздох, всхлип?.. Я почувствовала, как на лицо упало что-то теплое и влажное. Он плачет?

— Прости меня, — зашептал Алексей и принялся покрывать мое лицо поцелуями. — Я опоздал, пришел слишком поздно… Я и подумать не мог, что они осудят тебя на такое… — он бормотал что-то еще, но я уже не слышала, задыхаясь от его губ, которые были повсюду на моем лице.