Антония просит показать ему фотографию.
Ноль реакции.
– Это вы делали эту татуировку?
Ноль реакции.
– Вы помните этих людей?
Ноль реакции.
Как и на следующие семь вопросов.
– Это бесполезно, – говорит Ледибаг. – Он в лучшем случае может ответить жестом. Вы просто не представляете…
Джон думает, что Антония как раз представляет.
Она как раз отлично представляет, что значит жить рядом с человеком, который был когда-то сильным, ласковым, обходительным. Который разговаривал, мечтал, шутил, ел, смеялся, пел. Который был активным, счастливым, постоянно находился рядом и дарил радость окружающим. И который внезапно, за один миг превратился в нечто совершенно иное. В воспоминание, в собственную тень, требующую постоянного внимания, накладывающую на тебя обязательства. И не дающую тебе взамен ничего, кроме боли и чувства безысходности. Он становится черной дырой с бесконечной силой притяжения, и эта дыра поглощает все воспоминания, все тепло и счастье, и тебе остается лишь рациональное, весьма сомнительное удовлетворение от выполненного долга.
Антония молчит.
Антония по-прежнему думает. Она пытается найти способ обойти непреодолимое препятствие. Ментор перед сеансами тренировки
(то есть пытки)
иногда повторял ей один коан.
Что произойдет, если на пути неостановимой силы окажется несдвигаемый объект?
Как и на любой другой коан, ответа нет.
Но это не значит, что мы не будем его искать, думает Антония.
– Вы сказали, что он может ответить жестом? – спрашивает она Ледибаг.
– Я думаю, больше не стоит пытаться, – распрямляясь, отвечает девушка.
Ей уже хочется, чтобы они ушли.
– Пожалуйста. Это очень важно, ответьте ей, – вмешивается Джон и тут же добавляет: – Сеньора.
Ледибаг смотрит на него с недоверием, но затем все же поворачивается к Антонии.
– Иногда может, да.
– Нам необходимо знать, что написано на щите. Это может нам помочь.
Ледибаг задумывается на несколько секунд. Затем берет у входа папку с образцами. Кладет ее на пол и достает два листа.
На них напечатан алфавит, едва различимый среди плюща, кинжалов, рун и черепов.
– Папа, ты помнишь, что написано на татуировке этих людей? – спрашивает она ласковым голосом. Затем вновь показывает ему фотографию, на которой готические символы расплываются темной кляксой.
Ноль реакции.
Ледибаг подносит оба листа к его глазам. Однако тревожить его она не хочет и потому решает не заслонять ему телевизор.
На экране Кирк Дуглас кашляет кровью, подносит платок ко рту и вытирает подбородок со знаменитой ямочкой.
Мужчина в инвалидной коляске начинает шевелить левой рукой. Медленно-медленно подносит ее к бумаге.
Джон и Антония смотрят, затаив дыхание. Им не видно, на какие буквы он указывает, и те несколько минут, которые требуются ему для ответа, тянутся невыносимо долго.
– Эн. Бэ. Кью. Все верно, папа? NBQ?
Мужчина сжимает руку дочери.
Джон и Антония смотрят друг на друга.
Всего лишь три буквы.
Но они могут все изменить.
Лишь когда они выходят из салона, поспешно поблагодарив девушку и ее отца за их огромные усилия, Антония говорит вслух:
– Он полицейский.
27
Три буквы
У Джона Гутьерреса еще остались друзья.
Не то чтобы много, но остались. Тот, что сейчас берет трубку, – его наваррский коллега, Чема Барандиаран, который живет в Мадриде уже черт знает сколько. Не меньше двадцати лет. Они учились вместе в академии в Авиле и с тех пор виделись несколько раз. На встречах однокурсников все вновь собираются в Авиле, разлетевшиеся темные ласточки
[46]. Чема. Славный парень. Он, конечно, не очень хорошо отреагировал, когда Джон объявил о своей ориентации: они все-таки вместе принимали душ и о таких вещах следует сообщать заранее. Но все это уже в прошлом.
Чема – это ходячая энциклопедия. Настоящий знаток. Из тех, кто день и ночь корпит над книгами. При этом ни романы, ни стихи, ни прочая чепуха его не занимают. А занимает его история полиции. Чема работает в отделе кадров в Главном департаменте. Он знает много чего интересного.
И сейчас он рассказывает Джону.
Можно сказать, что все началось в 1937 году в Лиссабоне. В то утро, когда португальский премьер-министр и диктатор отправился на мессу в частную часовню одного друга. Террористы (не помню, какие именно) подложили бомбу в канализационный коллектор и активировали ее.
Ничего не вышло. Вся сила взрыва осталась в трубопроводах, под асфальтом, и в результате машина лишь слегка помялась. Но прецедент был создан.
Первое отделение Подземной полиции появилось в Мадриде в 1958 году. Тридцать семь военнослужащих. Их официальной задачей было предотвращать преступления, совершаемые под землей. Хищения силовых кабелей, водоочистного оборудования, проникновения в банки и ювелирные магазины через подземные ходы. Однако в действительности они в основном следили за тем, чтобы Генералиссимусу никто не подложил бомбу, как это случилось с Салазаром
[47].
Диктаторы нередко уделяют таким деталям пристальное внимание.
Это было лишь вопросом времени: кто-нибудь неминуемо должен был попытаться подложить бомбу под землю, «с приходом радостного мира»
[48]. Так и произошло пятнадцать лет спустя. 20 декабря 1973 года трое террористов (в итоге они стали участниками одной из самых кровожадных банд за всю новейшую историю) отправили Карреро Бланко на тот свет, убив заодно его шофера и находившегося в машине инспектора полиции, а также тяжело ранив четырехлетнюю девочку, которая потом на всю жизнь осталась инвалидом. Те три сукина сына заложили взрывчатку в туннель под улицей, где проезжала машина тогдашнего председателя правительства. Они оказались хитрее португальцев. Перед совершением теракта они тщательно изучили неудачное покушение на Салазара (террористы тоже уделяют деталям пристальное внимание). Они положили мешки с песком, чтобы взрывная волна пошла в правильном направлении и образовала провал восемь метров в диаметре на улице Клаудио Коэльо.