Но в заключение, как это было и в прокламации Блюхера, заявлялось, что всякий француз, захваченный с оружием, предстанет перед военным трибуналом и будет приговорен к смерти. Равно все города и деревни, в которых союзники встретят сопротивление со стороны местных жителей, будут преданы огню
[199].
После занятия Нанси Блюхер обратился 20 января к горожанам с пространным обращением, в котором удивительным образом сочетал национальную риторику и коммерческую аргументацию. Новоиспеченный генерал-фельдмаршал заверял, что это «Провидение и справедливость» привели войска союзников на территорию Франции. Вся Европа поднялась против амбиций человека, который 14 лет деспотически управлял Францией. Чтобы обеспечить свою безопасность, народы с берегов Волги, Дуная, Эльбы и т. д. покинули свои жилища и пришли во Францию. Некоторые из них долгое время были дружны с французами, но вдруг стали врагами. Почему? Из-за амбиций одного-единственного человека. Посмотрите на португальцев, на голландцев, которые сбросили иго и взялись за оружие. Справедливость восторжествовала, в двух кампаниях исчезли 600 000 французов — «несчастные жертвы амбиции щедрого расточителя крови народа, которому сам он был чужаком»
[200]. Так Наполеон оказался противопоставлен французам и в национальном отношении.
И для чего было пролито столько крови? Прокламация Блюхера едва ли не сентиментальна: «Целое поколение истреблено войной», промышленность, сельское хозяйство, торговля в упадке и население стонет под тяжестью налогов. Немец обращается к французам: жандармы все еще собирают ваших детей под знамена, чтобы защищать обогатившихся на грабежах и бесчестных махинациях. Несчастный народ! Храбрость наших войск приведет нас к победе, «мы завоюем нашу национальную независимость и свободу торговли», наперекор вашему хозяину, который хотел закрыть все порты, что само Провидение дало народам. Блюхер не обещал французам избавить их от всех тех зол, что влечет за собой война, но он обещал их минимизировать
[201].
Командующий корпусом Ф.Ф. Винцингероде в своей прокламации из Намюра от 5 февраля 1814 г., как и Шварценберг, ссылается на заявления союзных суверенов и призывает французов читать прокламации союзников, из которых станет ясно, что главное их желание — желание мира. Расспросите своих соотечественников о том, как обходятся с ними наши солдаты, и вам скажут, что наши солдаты вступают в ваши города как друзья. Винцингероде убеждает, что если французы будут хорошо встречать солдат союзников, те и не попросят ничего, кроме пищи, а если будут какие-то эксцессы, то сообщать о них следует ему лично: «…вы в любой час найдете меня готовым вас выслушать и наказать тех, кто нарушает приказы моего суверена, осмеливаясь обижать или грабить французов»
[202]. Пусть каждый гражданин остается в своем жилище, а каждый функционер на своем рабочем месте (им будет оказано соответствующее уважение), что поможет избежать беспорядков: «Мы воюем только с солдатами Наполеона». Заканчивается прокламация предостережением: если хоть один житель откажется от условий этой мирной оккупации и возьмется за оружие, то целые селения будут отданы для мести казаков
[203].
Некоторые прокламации были прямым ответом на пропаганду наполеоновских властей
[204].
В короткой, но эмоциональной прокламации Шварценберга из Везуля от 19 января обращалось внимание, что французское правительство, если оно, как и все остальные нации Европы, желает мира, должно отказаться от клеветнических листовок, содержащих самые тяжкие оскорбления. Нельзя без возмущения читать речь Сегюра, произнесенную им в Труа 2 января, в которой он осмелился заявить, что союзники потребовали от муниципалитета Базеля контрибуцию в 2 миллиона франков. Какое доверие может внушать правительство, которое столь грубую ложь публикует в официальной бумаге?! «Повсюду, где прошли союзнические армии, они просили только мира и дружбы», только такой контрибуции жаждут их сердца
[205], - уверял Шварценберг.
В другой прокламации от 10 марта, которая начинается словами «Французы, вас призывают к восстанию», Шварценберг предупреждает: если французы хотят избавиться от оккупации (понятно, что ситуация в оккупированных департаментах, вынужденных кормить войска союзников, была весьма сложной), то они должны заставить свое правительство заключить предлагаемый союзниками мир. Принять или не принять предложения Европы о мире зависит только от французского правительства. Союзники вовсе не хотят захватывать Францию, но они хотят мира, который бы установил как у них, так и в самой Франции прочное спокойствие. Французам обещалась национальная независимость: «…ни вы, ни ваши дети больше не будут проливать кровь за чуждые вам интересы». Только после заключения мира иностранные армии покинут территорию Франции. Если же французы поддадутся на уговоры правительства и продолжат сопротивление, это обернется против них
[206].
Эта прокламация — ответ на призыв французского генерала Алликса от 6 марта ко всеобщему восстанию. Другим ответом на этот призыв стал приказ Шварценберга из Труа от того же числа.
По этому приказу всякий гражданский, который будет задержан с оружием в руках, должен был быть приравнен к военнопленному и отправлен «в отдаленные провинции одного из союзных государств». Тот же, кто убьет или ранит солдата союзников, будет в 24 часа предан военно-полевому суду. Всякая коммуна, в которой будут бить в набат, чтобы поднять народ на сопротивление союзникам, будет сожжена
[207]. Вводилась коллективная ответственность: если коммуна как-то связана с убийцей, то она выплачивает контрибуцию: коммуны в 20 тыс. жителей платит 500 000 франков контрибуции, от 10 до 20 тыс. жителей — 300 000 франков, от 5 до 10 тыс. — 200 000 франков, от 1,5 до 5 тыс. — 100 000 франков, менее 1,5 — в пропорции, аналогичной их средствам. Командирам отрядов разрешалось брать заложников из наиболее видных горожан. Оказавшие массовое сопротивление коммуны подлежали разграблению и сожжению. Те, кто будет замечен в распространении воззваний Алликса, будут приравнены к шпионам и расстреляны
[208].