Российская авиация бомбила Грозный. По разбитым дорогам днём двигались колонны беженцев, а в соседнем Пятигорске приехавшие на отдых российские политики и бизнесмены проигрывали в казино десятки тысяч долларов. Увечные российские воины просили милостыню на улицах и площадях российских городов.
В конце февраля 2000 года федеральная авиация бомбила село Комсомольское, в соседние сёла Гойское и Алхазурово на зачистку вошли бронетранспортёры с Омоном. Всех мужчин старше 16-ти лет загоняли в автозаки, предназначенные для перевозки заключённых. Автозаков не хватало, тогда задержанных стали штабелями укладывать на дно грузовиков, сверху слой досок, потом опять слой людей. Всех задержанных отправляли в Урус-Мартановский райотдел.
Аслан Асхабов отказался лечь на доски, под которыми лежал его отец, тогда его поставили на колени, и солдат выстрелил ему в затылок.
Бислана Магомадова задержали в этот же день на окраине села, откуда он с соседними мальчишками наблюдал за бомбёжкой. Ребят задержали и поместили в камеры изолятора временного содержания местного отделения милиции. Почти месяц их допрашивали люди в камуфляжной форме без знаков различия. От Бислана требовали, чтобы он подписал показания о том, что является участником незаконных бандформирований. Магомадов отрицал свою вину: в первую войну он был ещё ребёнком, к началу второй ему едва исполнилось восемнадцать.
Через месяц он не выдержал допросов и подписал чистые листы бумаги. После этого его на время оставили в покое, и через несколько дней увезли в следственный изолятор Чернокозово, где он должен был дожидаться суда.
Перед этапом один из оперативников надел ему на руки наручники и вывел из камеры. Когда шли по коридору, он негромко сказал Бислану:
– Хочешь жить, тогда молчи, не произноси ни слова. Если ты и твои родственники будете себя хорошо вести, тогда пойдёшь домой. Если нет, тогда ты исчезнешь.
На улице Бислан увидел тётю Залину. Глазами полными слёз она смотрела на своего племянника. Показав Бислана родственникам, его тут же завели обратно в камеру. Он догадался, что идут переговоры о его выкупе. В камере все говорили о том, что если родственники до этапа успеют собрать деньги, тогда следователь прекратит дело.
Почти месяц тётя и два её брата искали Бислана в следственных изоляторах Ростова, Пятигорска, Ставрополя. Нашли совсем рядом, но слишком поздно. Через полчаса его затолкали в автозак и отправили в Чернокозово.
Чернокозово называли следственным изолятором, на самом деле – это фильтрационный лагерь, а еще точнее – ад. Это бывшая колония, но все корпуса разрушены или непригодны, поэтому заключенных содержли в ШИЗО – в штрафном изоляторе.
Когда машина подъехала к лагерю, конвойный сказал водителю:
– Не подъезжай слишком близко, а то они сейчас заводить будут.
Чуть позднее Бислан понял, что это значит: между автобусом и зданием выстраивается живой коридор из солдат. Задержанные должны были пересечь это пространство бегом, опустив голову вниз. Оружия у солдат не было – у них были дубинки и каблуки, которыми они наносили удары. В здании всех положили на пол, потом начали вызывать по одному в кабинет. Когда тебя вводят в кабинет, самое главное – не смотреть на лица. Смотри в пол, если ты хоть с одним встретишься взглядом, тебе могут выбить глаза – ослепнешь. В кабинете следователя тюремщики раздевают человека догола и кладут на холодный бетонный пол, говоря при этом: «Вы – чеченцы, вам наследства не надо». И вот так, держа совершенно голого человека на полу, ведётся допрос. Среди вещей Бислана они нашли таблетки баралгина. Спросили:
– Зачем они тебе?
Он, надеясь, что будут бить меньше, сказал, что сердечник. Тогда к нему подошел какой-то человек в форме, он был в маске, и спросил:
– Где болит?
Бислан сказал:
– Сердце болит.
Солдат стал пинать его, пытаясь попасть именно по сердцу, а потом спросил: – Ну, как, сейчас легче?
Во время допроса, в перерывах между избиениями, спросили, как и где задержали. Бислан все объяснил. Потом его отвели в камеру. Он попал в камеру № 6, где несколько дней назад сидел Андрей Бабицкий, журналист, попытавшийся сказать правду об этой войне.
Камера штрафного изолятора рассчитана на четырех человек, но туда затолкали двадцать одного человека. Во время переклички определили, что в ШИЗО находится около двухсот человек. Наверное, среди них были и боевики. Но солдаты не знали, кто воевал против них, поэтому били всех подряд.
Периодически каждого выводили из камеры на допрос. В коридоре почти всегда стояли два – три солдата и, пока человек, опустив голову, шёл к кабинету дознавателя, его избивали.
Во время допроса всегда задавался один и тот же вопрос:
– Сколько человек ты убил?
Бислан говорил, что не мог никого убить, потому что не воевал. Но объяснения были бесполезны, тюремщики почти всегда были пьяны до невменяемости.
Во второй камере содержались женщины, молодые и старые. Бислан не видел, что с ними делают, но кричали они страшно. Им было очень больно. Для мужчин было легче переносить избиения, чем крики женщин.
Ровно в десять часов вечера поступала команда: «Тюрьма! Отбой!» Все, в самом прямом смысле слова, должны были падать на землю. Неважно как, нужно было просто подкосить ноги. Если надсмотрщики видели, что кто-то ещё стоит, начинался ад. Одно из составляющих ада – электрошок. Два провода подносили к телу, человек «вырубался». После этого человека обливали холодной водой.
Если солдат открывал маленькое окошечко железной двери и называл твою фамилию, это означало – вызывает дознаватель. Допрос – это избиение в кабинете.
Солдат мог просто ткнуть в тебя пальцем, потому что ему что-то не понравилось, и тогда избивали прямо в коридоре, у дверей в камеру. Когда били, спрашивали:
– За что убивал?
Бислан отвечал:
– Я не убивал, не убивал, не убивал…
Если задержанный во время избиения терял сознание, тюремщики приносили воду и, не спеша, выливали её на лежащего человека, чтобы он пришёл в сознание. Допросы продолжались круглосуточно. Каждые двенадцать часов солдаты сменялись, поэтому пыточный конвейер работал безостановочно.
На двадцать одного человека в сутки давали пять литров воды. Людей преследовала постоянная жажда. По углам камеры скапливались капли конденсата, их собирали на тряпку, пытаясь выжать хоть каплю воды. Кормили один раз в сутки холодной пищей, залитой водой. Хлеб не давали.
Случалось, что из ведра на пол камеры вываливали куски холодной каши, их кидали на пол, как скотине. Если приносили передачу, то в «кормушку» двери просовывали лист бумаги и говорили: «Пишите, что все получили. Претензий не имеем».
На руки задержанному отдавали, в лучшем случае, половину от перечня, всё лучшее изымалось. Поэтому передачи принимались неограниченно. У солдат, несущих службу в следственном изоляторе было плохое снабжение и они подкармливались за счёт родственников арестованных.