За черным окном – море тюльпанов - читать онлайн книгу. Автор: Николай Пернай cтр.№ 71

Но вот кого из воды трудно было выманить – это Любу. Русалка! Она плавала брассом и могла часами держаться на воде. Все же – сухумская девушка, выросшая на море.

– Ну, ты настоящая морячка, – говорил ей дядька. – Не будь я такой старый, обязательно стал бы ухаживать за тобой.

– Опоздал ты, дядя Юра, – смеясь, отвечала племянница. – Есть у меня ухажер.

К обеду солнце начинало сильно припекать, мы сворачивали наш бивак и шли домой. Пообедав вчерашним борщом или окрошкой, отдыхали. Наступала ежедневная сиеста. Потом Люба с мамой начинали хлопотать насчет ужина: варилась обязательная мамалыга, что-нибудь мясное или рыбное и, конечно, компот. После ужина раза два-три в неделю отправлялись в ближний кинотеатр «Юность» и смотрели индийские, французские, реже польские и чехословацкие фильмы. Изредка по воскресеньям выбирались в центр, в русский театр, где ставили преимущественно классику: Лопе де Вега, Мольера, Островского.

Была еще пара вылазок на Стрымбецкое озеро с ловлей рыбы. Любочка этому радовалась больше всех. У нее было какое-то особое чутье на рыбные места. И улов всегда был приличный.

Потом начиналось время варки варенья. Мы с детьми лазили по деревьям, собирали вишню, а Люба занималась трудоемким и жарким процессом варки.

Дядя Юра смотрел-смотрел на нашу суету, и вдруг его осенило: сделать вишневую настойку. Самому. У бабы Дуси, моей мамы, он приглядел двадцатилитровую бутыль с узким горлом и приступил к реализации замысла. После изнурительных сборов ягоды – все же дядьке трудновато было при его комплекции лазить по деревьям – бутыль была на три четверти наполнена вишней, заткнута толстым кукурузным кочаном и выставлена на солнце. Уже через два дня процесс брожения стал заметным: уровень вишневой массы в бутыли приподнялся. Подождав еще дня три и увидев, что бродильная масса достигла горловины, дядя Юра через марлю нацедил стаканчик темно-вишневой жидкости и с большим удовольствием, смакуя каждый глоток, выпил. Нацедил мне:

– Пробуй!

Я выпил полстакана: кисло-сладкий напиток немного горчил, издавал аромат перебродившей вишни и немного шибал в голову.

Дядька нетерпеливо налил себе еще стаканчик, залпом выпил и с восхищением, немного заплетающимся языком, заключил:

– Вот это напиток – я понимаю! Причем не купленный. Свой, домашний!

В бутыль было добавлено еще немного ягоды, сахара, она снова была заткнута кочерыжкой и отнесена в комнату. Все, что делал дядя Юра, было сплошной импровизацией. Ни знаний, ни опыта в приготовлении настоек у него не было. Спросить тоже было не у кого. Дядька действовал как алхимик: исключительно методом собственных проб. И в скором времени, как всякий ищущий, он приобрел и соответствующий алхимический опыт.

Однажды под утро в комнате, где ночевал дядя Юра с дочкой, раздался негромкий взрыв. Когда, перепуганные, мы с Любой вбежали к ним, то увидели жуткое зрелище: залитый вишневым соком потолок, стену и самого дядьку, покрытого с готовы до ног перебродившими вишнями. Лизу у дальней стены взрывом не достало. Оказалось, бродильный процесс достиг наивысшей точки, создав в сосуде избыточное давление, и пробка с шумом выстрелила.

Это происшествие немного нарушило нашу идиллию. В течение двух дней нам пришлось отмывать и перебеливать поврежденные стены и потолок. Но упорный дядя Юра от своих винодельческих опытов не отказался. «Нужно отводить из бутыли газы», – сделал он вывод и к пробке приладил резиновую трубочку.

* * *

Так жили мы летом у мамы – бабушки Дуси. В следующие два лета мы гостили у нее уже без дяди Юры. Дни радости перемежались недоразумениями, мелкими неприятностями и забавными происшествиями.

Одного у нас не было никогда – уныния.

Путь до Ялты был долгий: почти четверо суток поездом до Москвы, еще полдня пустого ожидания и езды в переполненном автобусе до аэропорта Внуково, потом – двухчасовой перелет до Симферополя и, наконец, последние полдня – заключительный этап езды по петлистым крымским дорогам до самой жемчужины у синего моря.

Я ехал и летел, фиксируя боковым зрением изменения пейзажа, населенных пунктов, мельтешение лиц попутчиков и множества людей, которые тоже куда-то передвигались, спешили, нервничали. Некоторые ругались, скандалили, другие, напротив, почуяв свободу вдали от дома, отрывались на радостях, вкушали водочку, закусывая горячей картошкой, солеными огурчиками и грибками, которые продавали на вокзалах и полустанках голосистые бабули.

Все как обычно во время хорошей, долгой и неспешной дороги. Но в голову постоянно лезли мысли о делах минувших.

Времени было много, достаточно, чтобы поразмыслить о себе и драматических событиях последних месяцев…

Я вступил в возраст Иисуса Христа – весьма значимый период в жизни каждого. Самое время подбивать балансы. Ожидал чего-то добиться, однако, когда провел выборочную инвентаризацию последних лет, – душа моя «уязвлена стала». Многое шло совсем не так, как замышлялось. Очень многое. Да и черноты было что-то слишком.

Если оценивать трудовую деятельность – а я, разумеется, считал ее главной частью своего бытия, то результаты едва тянули на хилую троечку. Так мне казалось. Четвертый год я, как владимирский тяжеловоз, тянул лямку директора техникума, а напряжение не только не уменьшалось, но постоянно нарастало вместе с ростом вала новых преград.

В семейной жизни тоже не все было ладно: какие-то «доброжелатели» время от времени названивали жене Любе о том, что я задерживаюсь на работе вовсе не из-за совещаний и педсоветов, а просто хожу налево с очередной пассией.

Часто болел Мишаня, младший из троих детей, и постоянная беготня по врачам и больницам сильно изматывала нас с женой. Хорошо, что нам помогала баба Женя, золотая моя теща, не то было бы совсем худо.

Политехнический техникум, точнее, шесть бараков, в которых временно шел учебный процесс, располагались в поселке Строитель в шести километрах от города. Значительную часть своего времени я занимался строительством новых корпусов в городе. В последние месяцы строительство резко замедлилось. Из-за недопоставок сборного железобетона бригады монтажников и каменщиков часто снимали с новостройки и бросали на другие объекты. Визиты к высокому начальству, мольбы и ругань к ощутимым сдвигам не приводили. Строители легко и многократно давали лживые обещания и из месяца в месяц срывали их выполнение. Меня, приученного к традиционно жесткой исполнительской дисциплине и высокой доверительности в педагогической среде, такое изощренное вождение за нос удручало.

Другая проблема состояла в том, что создавать надо было не только новые корпуса, но и новый педагогический коллектив. Нужны были штатные инженеры: технологи целлюлозного производства, механики, энергетики, строители. А кто пойдет на мизерную преподавательскую зарплату?

В поисках кадров я ездил по предприятиям, институтам, искал, убеждал, обещал, сватал. Иногда попадались матерые специалисты, но вскоре обнаруживалось, что многие непригодны для педагогической работы. Приходилось брать совсем зеленых выпускников вузов. Тратилось много сил на то, чтобы научить новых людей азам учительского ремесла. Это был сизифов труд.