Лана отчаянно оглянулась подошедшего с другого бока Вьюна. Как она пойдет? Снега по колено намело, тьма вокруг, хоть глаз выколи, а в глубине темной чаще так и мерещатся что-то не доброе. Красные искры вспыхивают и гаснут, не то хищные звериные очи, не то блажь разыгравшегося не на шутку страха.
— Не могу, — простонала княжна, — Выведи брата, молю! А я… Я не могу! Не за себя, за детей тревога съедает!
— Детей?! — пораженно воскликнул Ратимир, а Вьюн как-то недобро хмыкнул.
— А ведь по хорошему просил…
В следующий миг острая сталь уперлась ей под горло, а за шею ухватили тощие, цепкие пальцы. Лана застыла, не смея дохнуть от ужаса.
«Попалась»- жутко захохотало в голове на разные лады.
— Лана! — бросился к ней Ратимир. Острый кончик ножа надавил сильнее и по шее потекло теплое.
— Стой! — рявкнул предатель страшным, не своим голосом, — Еще шаг и на нежной шейке твоей сестры улыбка появится.
Ратимир замер как вкопанный. А хотелось упасть! Взвыть в равнодушное, снежное небо раненым зверем. Ведь чувствовал! Знал, что нельзя верить плешивому, тощему выродку.
А все равно повелся. Как глупец последний в бескорыстие уверовал.
— Надоели вы мне, хуже редьки тертой, — змеей зашипел Вьюн, — Порешил бы прямо здесь. Ног зря не бил.
— Отпусти сестру!
Смех ударил по ушам сильнее оплеухи. Столько злобы в нем было — волосы от ужаса шевелились.
— Твоя сестра мне и нужна была, олух доверчивый. Она и ее сучье отродье. А теперь давай, вперед двигай. А шаг в сторону сделаешь, сдохнет девчонка и ты заодно.
На деревянных ногах Ратимир развернулся и пошел вперед, тараня им тропу. Едва шевелился, прибавляя ходу лишь на угрозы шелудивого пса-предателя. Холодные объятья Мораны не страшили княжича. Заслужил он их, за то, что сестру свою в тягости на убой привел. Ратимир вздрогнул, вспомнив, кто и как стал отцом ее детей. А может, лучше смерть, чем… Нет! Он с силой пнул рыхлый, скрипучий снег. Они будут жить! Сам голову сложит, но сестру отстоит. Только бы этот поганец безродный свою железку убрал…
Лана не помнила, сколько шла. Перед глазами качалась сгорбленная фигура ее брата, а шею у самого подбородка сильно кололо острое лезвие. Но боли она не замечала, а все от того, что сердце страдало в сотню раз горше. Нет, не жалела она, что брата своего спасти попробовала, жалела, что сразу обмана не почуяла. Вот и расплата — три смерти в довесок к ее собственной.
Деревья расступились и Вьюн вытолкнул ее на полянку.
— Вот и свиделись мы, Ланушка-мастерица, — довольно промурлыкал чей то голос. И ей не нужен был свет, чтобы понять, кто стоит на поляне.
— Лучезар, — выплюнула княжна ненавистное имя.
Глава 20
Метель снова и снова стучалась к крепкие стены хибарки, а ветер на разные голоса выл в печной трубе. Уже который час Дарина ворочалась на растревоженной постели, а сон словить так и не могла. Ох и тяжко старикам зимой! Кости ломит, а на грудь словно кучу камней бросили. С печи подняться невозможно! Как никогда она жалела об добровольно запертых силах, что из широкой, полноводной реки питающей тело превратились в едва живой ручеек. А эта зима что-то совсем тяжко дается.
Болезнь так и гуляет по домам оборотней. Вот она первая, пока неопасная, но уже ощутимая волна от растущего могущества темных. И ей, ослабевшей женщине, в который раз приходится идти сквозь снежный лес на зов о помощи. А только вернешься, да отдохнешь немного, как опять в дорогу надо. Хорошо хоть, что княжна под заботливой опекой своего мужа день ото дня расцветает все краше. А две крохотные жизни внутри нее исправно силой наливаются. Дружненько растут. Благословение и надежда волчьего племени. Надо бы завтра к вожаку заглянуть, рассказать о делах в Болотинках, да самой взглянуть на будущую мать.
Дарина все-таки слезла с печи и затеплила свечку. Богам что ли молитву вознести, да поворожить немного? Авось полегчает и сил прибавится. Знахарка поплелась в горницу, шепча начало молитвенных слов. Но едва взглянула на каменных идолов, как плошка со свечой выпала из дрожащих пальцев. Заветная восковая фигурка ничком лежала на каменной подставке. Человечье тело было оплывшим и перекрученным, а волчья голова почти оторвана.
— Яр, — прошептала Дарина севшим голосом, — Лана!
Рухнув на колени, знахарка трясущимися руками рванула с шеи один из шнурков и плотно обмотала покалеченную восковую фигурку. Сбивающийся голос вспорол плотный шум вьюги и звуки торопливой молитвы наполнили тесную горницу.
* * *
— Любимый мой, ненаглядный… Хочу тебя, всего хочу… внутри. Да, так… еще… еще!
Нежные девичьи губы шептали сладкие, грешные слова. Ласковые ручки гладили, царапали маленькими ноготками, пока он иступлено погружался в тесное, влажное лоно, стискивая свою возлюбленную в нерушимых объятьях. Волны сладкой истомы омывали сердце в такт сильным, быстрым толчкам. Лана… Ланушка… Любимая, весна ненаглядная… О, как восхитительны эти тихие стоны, как покорно, отзывчиво его ласкам стройное тело, как приятна и нежна под рукой ее кожа… Белая, точно снег и такая же… ледяная… Ледяная?! Яр застонал от внезапной болезненной вспышки, что молнией прошила голову. Почему она холодная? Будто не живая совсем?
Но мысли ускользали, разбегались в голове пугливыми мышками. Так не хотелось ни о чем думать, когда рядом его возлюбленная. Когда она так настойчиво, горячо просит ласки, смотрит на него полными нежности глазами и подставляет под жаркие поцелуи изрезанное, окровавленное горло. С ужасом глядя на глубокие раны, Яр попытался отшатнуться, но мир вдруг поплыл и тьма обрушилась на него горным потоком, топя в непроглядной мгле все вокруг и его самого. Ласкавшие его руки замерли и безвольно соскользнули с шеи, а стройное тело, еще миг назад содрогающееся в удовольствии осыпалось сквозь пальцы текучим песком. А он захлебывался, давился наступающей тьмой и как мог пытался вырваться из удушающего плена.
— Любимый, — звенел где-то далекий, угасающий голос — любимый… помоги…
Да что это такое?! Что с ним? Где его жена, его Лана? Невозможным, чудовищным усилием Яр рванулся куда-то вверх, за ней и… распахнул глаза.
— Лана…
Рука слепо шарила по холодной, пустой кровати. Сердце болезненно кольнуло острой ледяной иглой, и эта боль совершенно привела его в чувство. Весь в холодном поту и дрожащий, как новорожденный щенок, он сел на кровати и окинул безумным взглядом пустую горницу. В распахнутое настежь окно дул порывистый ветер и летел снег, а на полу валялся пустой кубок.
На подкашивающихся ногах он бросился к хлопающим ставням и вгляделся в снежную муть. Грудь сдавило такой болью и тоской, что на миг в глазах поплыло.
— Лана!!! — сотряс горницу жуткий рык.
А мгновение спустя огромный черный волк выпрыгнул из распахнутого настежь окна, и длинными прыжками понесся в строну стонущего леса. А буря хохотала рокочущим голосом и порывами ветра сбивала животное с ног. Но зверь только сильнее рвался вперед, черной стрелой пробиваясь сквозь снежную пелену.