– Здесь, – отзываюсь я, собираясь с мыслями.
– Хорошо. Мама сказала мне, что клеить женщин при детях не годится, а мини-гольф нам рановат. Не сомневаюсь, это ужасное разочарование. – Удивляюсь его уверенности. – А потому я подумал, что, может, прогуляемся по-взрослому в дендрарии в субботу. Вы же взрослая, верно? В смысле, выглядите несколько юно. Не студентка то есть или как-то.
– Если колледж, то пиши пропало?
Молчание.
– Да. Да, пиши.
– Мне тридцать один.
– Слава богу. – По голосу – настоящее облегчение.
– Сколько вам?
Еще пауза.
– Сорок пять.
Старше, чем я думала.
– Пиши пропало? – спрашивает он.
– Смотря что пишем.
Оскар ожидает у ворот дендрария, при нем – несчастный бассет-хаунд. Собака напоминает мне игрушку, какая была у меня в детстве, – пластиковую собачку со шнурком, и если тащить ее за собой, у нее опускались и поднимались уши.
Проезжаю мимо него до дорожного знака, чтобы пристегнуть велосипед.
– Это вы? – спрашивает Оскар. Судя по виду, он не очень этому рад.
– Это я. – Медленно разматываю провод замка. Не уверена, что хочу здесь быть.
Чувствую его у себя за спиной.
– У вас волосы, – говорит он. – Раньше были вроде как вверх.
– Ресторанные правила. – Смыкаю концы замка, кручу циферки. – У вас собака.
– Это Боб. Пес Боб.
Что делать после того, как велосипед оказывается пристегнут, я не знаю, а потому сажусь на корточки, глажу собаку по макушке. Она немножко сальная. Пес, как кошка, жмется головой к моей ладони.
– Мы не в лучших отношениях. Буду в этом откровенен, – говорит он.
– Хочешь порезвиться, пес Боб?
– Боб не резвится.
– А что Боб делает?
– Он симулирует.
Я выпрямляюсь, бегу к входным колоннам и разворачиваюсь.
– Ко мне, Боб! – Боб повертывает голову, но телом незыблемо обращен к улице. Вновь сажусь на корточки и хлопаю ладонью по мощеной дорожке. – Давай, мальчик! – Собака еще крепче вцепляется когтями в тротуар.
Оскар изучает меня. Уже принимает решения. Я это чувствую. Между нашим вчерашним разговором по телефону и нынешним днем он уже отговорил себя от меня и теперь возвращается. Сижу на корточках и думаю о том, что женщину с ранних лет натаскивают улавливать, как ее воспринимает окружение, в ущерб тому, как женщина воспринимает людей сама. Иногда первое и второе ужасно перепутываются, и расплести очень трудно.
Боб бросается ко мне. Оскар держится за поводок, и его дергает следом. Позволяю Бобу обнюхать мне ухо. Встаю, и мы начинаем гулять.
– Так, – говорит Оскар.
– Так. – Смотрю на него. Не очень высокий мужчина, глаза у нас почти на одном уровне. К этому я не привыкла.
– Вот, пожалуйста. – Глаза у него сегодня еще светлее, с темной каймой. – Выгуливаем Боба.
Пес что-то унюхивает, голова просела между лопаток, нос исследует квадратный дюйм асфальта. Мы идем, и Оскар наблюдает за мной. Он куда свободней, чем при детях или за столиком для автографов. Смотрит весело, будто я говорю что-то смешное, будто у нас с ним есть общее прошлое всяких шуточек.
– На всякий случай предупрежу: я немного боюсь деревьев, – говорит он.
Тут деревья повсюду. Это дендрарий. На каждый ствол прибита маленькая латунная табличка с названием. Мы в кленовой роще: корейский клен, японский клен, клен мелколистный.
– Это у вас экспозиционная терапия такая, что ли?
– В основном из-за дупел. Однажды в детстве я сидел на ветке дуба и заметил дупло, сунулся посмотреть в него – и вот уже лежу на земле. Бум. Заглядываю… – делает лицо, как у Джеспера, – и дальше уже гляжу прямо в небо, а из дома вопит мама. Не бежит ко мне, ничего такого. Просто вопит.
– Что случилось?
– Сова мне всадила клюв в лоб. – Останавливается показать. Чуть ниже линии волос глубокая впадина.
– Господи.
Притрагиваюсь к впадине, он улыбается.
Идем дальше.
– Кейси… кто? – спрашивает.
– Пибоди.
– Ах. Как изысканно, – говорит. – Очень майски-цветочно. Пибоди. Из таких фамилий, которые рождаются на губах. Пибоди. – Произносит быстро, подчеркивает взрывные звуки. – В отличие от Колтона – эта фамилия зарождается целиком в горле.
Произношу обе фамилии и смеюсь. Он прав.
Рассказывает, что у них с сыновьями есть пополняющийся список таких вот названий мест, которые взрываются на губах. Перечисляет несколько: Пепперелл, Биддефорд, Маттапойсетт, Синнабон80.
– Уж синнабоны вы им есть не позволяете.
– В смысле?
Подражаю его бурчанию:
– “Никакого шоколада!” А сами три порции сахара в кофе кладете.
Смеется.
– Кто вы? Откуда взялись?
– Вы меня уже видели. Ну или я вас видела.
– Где?
– У вас на книжной тусовке. На Эйвон-Хилл.
– Этим летом?
Киваю.
– Вас там не было.
– Была.
– Я бы заметил, уж поверьте мне.
– Я там была. Шикарный дом. Мансардная крыша. Вы сидели в гостиной, подписывали книги.
– “Ирис” обслуживал?
– Я не работала. Пришла со своей подругой Мюриэл.
– Мюриэл. Мюриэл Бекер?
Киваю.
– Дружите?
– По сути, только с ней и дружу тут. Ну и с Гарри.
– Гарри из телефона?
– Угу.
Прищуривается.
– Вы с Мюриэл подруги. Ага, окей, понятно. Она хорошая писательница.
– А то.
Он останавливается.
– Вы тоже писательница?
Подозреваю, что это может его оттолкнуть.
– Я официантка.
– Вы писательница. – Ему это совсем не нравится. Откидывает голову. – Первая женщина, от которой у меня не встают дыбом волосы, – и писательница.
– Кажется, вам с этим нелегко.
– Я не хожу на свидания с писательницами.
– Кто сказал, что это свидание?
– Это свидание. Мое первое свидание за долгое время. Прошу вас, не говорите, что это не свидание.