Доски были горячими.
Он вскочил, бросился к двери, схватился за дверную ручку – и отдернул руку. Металл обжег ладонь до волдыря.
Он подбежал к окну, сорвал задубевшие от грязи занавески, повернул ручку и дернул раму. Та не шелохнулась. Он отступил на шаг и вышиб стекло ногой. Сквозь выбитое окно тут же ворвались клубы дыма. Намотав на руку занавеску, он выбил торчащие осколки, перебросил ногу через подоконник и выбрался на пожарную лестницу. Ржавый металл впился в босые ноги. Он кое-как спустился на пять или шесть ступенек – и остановился, когда внизу взметнулась волна пламени.
Поверх поручней он увидел улицу, пятна света на грязном бетоне десятью этажами ниже, уставившиеся вверх белые лица, словно бледные пятнышки. В сотне футов от него раздвижная лестница, покачиваясь, тянулась к другому крылу горящего здания – не к нему. Он был позабыт и брошен на произвол судьбы. Никто не мог спасти его. В сорока футах под ним железная лестница превратилась в огненный ад.
«Самое простое и быстрое – шагнуть за поручень, избежать боли, умереть пристойно», – с ужасающей ясностью промелькнуло в мозгу.
Раздался звон стекла, окно над ним разлетелось. Горячие угли посыпались на спину. Железо под ногами было горячим. Он набрал побольше воздуха, прикрыл лицо рукой и рванулся вниз сквозь беснующиеся языки пламени…
Он сползал по безжалостным металлическим ступеням. Лицо, спина, плечи, руки болели так, словно к ним приложили докрасна раскаленное железо и забыли отнять. Краем глаза он заметил свою руку, ободранную, сочащуюся кровью, почерневшую…
Ладони и ступни больше не слушались его. Двигаясь на локтях и коленях, он перевалился через очередной край, соскользнул на еще одну лестничную площадку. Лица стали ближе; руки тянулись вверх, к нему. Он нашарил опору, поднялся на ноги и почувствовал, как эта последняя секция раскачивается под его весом. Перед глазами стояла красная пелена. Он чувствовал, как обожженная кожа сползает с бедер. Раздался женский крик.
– …Боже мой, сгорел заживо и все еще двигается! – прокаркал тонкий голос.
– …Его руки… нет пальцев…
Что-то взметнулось, обрушилось на него, призрачный удар – и настал мрак…
«Реакция данной сущности аномальна, – доложили Аналитики. – Неимоверная воля к жизни! Перед лицом неминуемого, казалось бы, физического уничтожения она выбрала мучительную боль и увечья, лишь бы немного продлить свое существование».
«Не исключено, что подобная реакция – всего лишь необычное проявление инстинктов», – указали Аналитики.
«Если так, это может оказаться опасным. Требуется больше данных».
«Я/МЫ ВОЗДЕЙСТВУЕМ НА СУЩНОСТЬ ЗАНОВО, – приказал Эгон. – ПАРАМЕТРЫ СТРЕМЛЕНИЯ К ВЫЖИВАНИЮ ДОЛЖНЫ БЫТЬ УСТАНОВЛЕНЫ С ПОМОЩЬЮ НОВОГО ВЫСОКОТОЧНОГО ИСПЫТАНИЯ!»
Мэллори скорчился и обмяк на стуле.
– Он?..
– Жив, ваше превосходительство. Но что-то пошло не так! Я не могу вывести его на уровень речи. Он борется со мной при помощи сложных вымыслов!
– Выведи его из этого состояния!
– Я пытаюсь, ваше превосходительство, но не могу до него дотянуться. Похоже, он перехватил встроенные в кресло источники энергии и за счет них укрепляет свой механизм защиты!
– Одолей его!
– Я попытаюсь, но его сила просто невероятна.
– Задействуй больше сил!
– Это… опасно, ваше превосходительство.
– Не опаснее неудачи!
Специалист с мрачным видом подкрутил верньеры на приборной панели, увеличивая поток энергии, идущей через мозг Мэллори.
«Сущность зашевелилась! – воскликнули Восприниматели. – В мыслеполе хлынул новый мощный поток энергии! Моя/наша хватка слабеет…»
«ДЕРЖИТЕ СУЩНОСТЬ! НЕМЕДЛЕННО ПОВТОРИТЕ ВОЗДЕЙСТВИЕ ПРИ МАКСИМАЛЬНОЙ ЭКСТРЕННОЙ МОЩНОСТИ!»
Пока пленник боролся против принуждения, составной инопланетный разум собрался с силами и запустил в его взбудораженное мыслеполе новые раздражители.
…Горячее солнце жгло спину. Легкий ветерок играл высокой травой, росшей на склоне, где спрятался раненый лев. Предательские капли багровой крови на высоких стеблях отмечали путь большой кошки. Он был тут, наверху, – распластался на земле под купой колючих деревьев; желтые глаза сузились от боли, причиняемой пулей калибра 0,375, застрявшей в груди. Лев ждал, надеясь, что мучитель подойдет к нему…
Сердце гулко билось под промокшей от пота рубашкой цвета хаки. Тяжелое ружье в его руках казалось игрушкой, бесполезной против первозданной ярости животного. Он сделал шаг и скривил губы в иронической гримасе. Что он пытается доказать? Здесь никого нет. Никто не узнает, если он отойдет подальше, сядет под дерево, лениво отопьет из фляжки, подождет пару часов – за это время хищник истечет кровью и умрет, – а потом отыщет труп. Он сделал еще шаг, потом уверенно двинулся вперед. Ветерок холодил лоб. Ноги шагали сильно и быстро. Он сделал глубокий вдох, чувствуя сладость весеннего воздуха. Никогда еще жизнь не казалась ему такой прекрасной…
Раздался тяжелый астматический кашель, и огромный зверь выскочил из тени: желтые клыки оскалены, мышцы перекатываются под коричневатой шкурой, на боку блестят темные пятна крови…
Лев ринулся вниз по склону; он расставил ноги, вскинул ружье и приложил его к плечу. «Все как в книжке, – сардонически подумал он. – „Цельтесь в грудь, подождите, пока не будете уверены“…» Когда расстояние сократилось до ста футов, он выстрелил – ровно в тот момент, когда зверь метнулся влево. Пуля скользнула по ребрам. Опомнившийся лев притормозил. Ружье дернулось и рявкнуло еще раз, рычащая морда взорвалась, сделавшись красной маской, – и все же умирающий хищник не остановился. Он сморгнул пот с глаз, прицелился в холку…
Курок глухо щелкнул. Одного взгляда хватило, чтобы понять: гильза застряла в затворном механизме. Он пытался извлечь ее, не сходя с места, но ничего не получалось. В последний миг он шагнул вбок, мчащееся чудовище проскочило мимо и замертво рухнуло в пыль. Его вдруг поразила мысль: если Моника смотрела на него из машины у подножия холма, то на этот раз она не станет смеяться над ним…
«И снова его реакция не соответствует ни одному понятию рациональности, соответствующему моему/нашему опыту, – так ячейки-Воспоминатели обозначили парадокс, явленный пленным рассудком Ри-разуму. – Перед нами сущность, которая с беспримерным неистовством цепляется за свое существование – и все же без необходимости идет на риск высшей категории, согласно неким правилам поведенческой симметрии».
«Я / мы теоретически допускаем, что выбранный нами сегмент личности не является истинным аналогом Эгон-сущности, – предположили Обдумыватели. – Он явно неполон, нежизнеспособен».
«Позвольте мне / нам приступить к избирательному снятию контроля над периферийными областями мыслеполя, – предложили Восприниматели. – Это позволит лучше сосредоточиться на стимулировании центральной матрицы».