– Отойди подальше, - попросил Мистраль.
– Здесь в круге с вами только я остался, и мне уходить
нельзя.
«Круг», подумала я, и поняла, что он прав. Синие, зеленые и
красные линии вокруг нас замыкались в круг. Все остальные стражи были
разрисованы линиями и завитками, но вокруг нас троих сияние образовало барьер.
Ветер преодолевал его без труда, а вот что-то другое может и не перейти. Не
знаю, что именно другое, но мне достаточно известно о магических кругах:
кому-то или чему-то они не дают войти, а чему-то еще - выйти. Такова их
природа, а сегодня именно суть вещей, их природа выходила на свет.
Я погладила спину Мистраля, провела по линии позвоночника,
пробежала пальцами по напряженным мышцам. Он закрыл глаза и сглотнул, и только
потом взглянул на меня.
– А чего хочешь ты?
– Тебя.
Этим я заслужила улыбку. Настоящую, искреннюю улыбку - не
похотливую, не страдальческую, не грустную - просто улыбку. Она меня так же
порадовала, как радовали улыбки Мороза и Дойля. Оба они сначала не умели
улыбаться, словно забыли, как это делается. Если сравнивать с ними, Мистраль
еще быстро учится.
Я провела пальцем по контуру его нижней губы.
– Делай все, что хочется тебе. Только правила помни.
Улыбка у него стала не такой радостной - я не поняла, то ли
ограничения показались ему слишком строгими, то ли я напомнила ему о чем-то
грустном.
– Без крови, без шрамов, и не так сильно, как было с
грудью, потому что я еще недостаточно тебя подготовил.
Почти дословно то, что сказала я.
– У тебя хорошая память.
– Только память мне и осталась. - В глазах у него опять
показалось страдание. И я подумала, что поняла. Он сейчас получал удовольствие,
и решил для себя, что будет получать удовольствие, но когда он кончит -
кончится все. Королева опять запрет его в камеру-одиночку, в клетку из ее
собственных правил, из ее ревности, ее садизма. Насколько мучительнее ему будет
вернуться к запретам, насладившись сейчас? Будет ли он страдать, видя меня в
окружении моих стражей, и не входя в их число? Дело не в том, что я для него
особенная, как и для моих стражей. Дело попросту в том, что только со мной им
разрешили прервать их долгий пост.
Я приподнялась с земли и сказала с поцелуем:
– Я твоя.
Мистраль поцеловал меня в ответ, сначала нежно, потом
крепче. Язык вонзился мне в губы. Я открыла рот, пропуская его. Он втолкнул
язык вначале глубоко, потом чуть подался назад, чтобы получился просто хороший
глубокий поцелуй. От ощущения его губ, втягивавших мой язык, я подалась к нему
ближе, обняла за плечи, крепко прижалась грудью к его груди.
Он чуть слышно зарычал, и меня вдруг обдало холодным ветром.
Мистраль оторвался от меня; глаза у него стали бешеные. В глазах плыли грозовые
тучи, но медленней теперь, не вызывая головокружения. Если б я не видела их
раньше, я бы просто решила, что глаза у него серые как тучи.
Он зарылся лицом мне в шею, не столько целуя, сколько
прикасаясь ко мне губами. Тяжелый вздох стража разлился по мне теплом - я
вздрогнула, и моя дрожь стала сигналом. Мистраль впился зубами мне в шею. Я
вскрикнула, пальцы у меня сжались, царапая ему спину.
Следом он укусил меня в плечо, быстро и больно. Я вскрикнула
ради его удовольствия, и он тут же сместился. Наверное, он не решался слишком
долго держать во рту мою плоть. Я знала, что ему хочется укусить сильней,
чувствовала, как он сдерживает порыв своих губ, своих рук, всего тела. Ему было
хорошо, но он боролся с собой, сдерживал свои желания.
Он прикоснулся губами к груди - не той, которую укусил
раньше, - и едва ощутимо нажал зубами. Я схватила его за лицо, не сильно, но он
остановился. Не успев закрыть рот, он взглянул на меня, и я увидела, как гаснет
его порыв. Он думал, что я велю ему прекратить. Даже если бы я и правда
собиралась это сделать, у меня теперь не хватило бы совести. Но я и не
собиралась.
– Сильнее, - сказала я.
Он ухмыльнулся до ушей, по-волчьи, и мне опять примерещилось
в нем что-то такое, что я побоялась бы остаться с ним наедине. Но теперь я уже
не знала, то ли виновата была натура Мистраля, то ли века воздержания, что
довели его до бешенства.
Он впился зубами мне в бок - так сильно, что я задергалась
под ним. Он передвинулся чуть ниже, к талии, и когда я почувствовала, что он
размыкает зубы, я повторила:
– Сильнее!
Он укусил сильнее и глубже, почти прокусив мне бок, и я
заорала: «Хватит!»
Он поднял голову, собираясь прекратить совсем, но я
улыбнулась:
– Я не хочу, чтобы ты перестал, я только сказала, что
вот так было достаточно сильно.
Он наклонился к другому боку и укусил без предупреждения и
так сильно, что мне тут же пришлось повторить: «Довольно».
Он посмотрел мне в лицо, и увиденное его успокоило, потому
что следом он укусил меня в пупок, впившись зубами так глубоко и резко, что я
его опять остановила.
На животе у меня остался красный след от зубов. Красные
отметины виднелись у меня по всему телу, но не настолько четкие, как эта.
Идеальный отпечаток зубов на белизне моей кожи. От одного вида я сладко
вздрогнула.
– Тебе это нравится, - прошептал он.
– Очень.
Чуть влажный ветер пробежал у меня по коже. Мистраль лизнул
мне живот, и ветер подул по влажной дорожке, словно у ветра тоже были губы и он
мог дуть куда пожелает.
Мистраль прижался губами к местечку, которое только что
лизнул, и укусил. Резко и больно, захватив меня врасплох - я даже подскочила.
– Хватит! - почти завопила я.
Ветер принялся играть сухой листвой, задувал ее на меня. Он
бросил мои волосы мне на глаза, на секунду я перестала видеть, что делает
Мистраль. Ветер пахнул влагой, словно перед дождем. Но в мертвых садах дождя не
бывает.
Я чувствовала, как прикасаются губы к холмику у меня между
ног, к тугим завиткам волос. Я не видела, но знала, что он делает. Он укусил, и
я крикнула:
– Хватит!
Я отбросила волосы назад, чтобы не мешали смотреть. Мистраль
коротко лизнул мне между ног, и пульс у меня рванулся вперед, а рот открылся в
безмолвном крике.
– Ты знаешь, чего мне хочется, - сказал он, ладонями
сжимая мне бедра и слегка надавливая пальцами. Лицо у него помещалось точно над
моим пахом, так низко, что я чувствовала там его дыхание.
Я кивнула, не доверяя собственному голосу. Я не хотела,
чтобы он увечил меня, но вот чтобы подошел к самому краю… Этот край мне очень
нравился. Просто очень.
Наконец я отважилась заговорить. Заговорила почти задыхаясь,
слишком нетерпеливо, голос был почти чужой: