– Это смешно?
Я покачала головой и сквозь смех сказала:
– Нет, вообще не смешно.
Я пошла за ним вниз по лестнице, проводила до двери на улицу и, прежде чем он вышел из подъезда, спросила, по-прежнему ли он на меня злится – за то, что назвала его насильником, за то, что проболталась. Я ожидала, что он нежно прищелкнет языком, поцелует меня в лоб. «Конечно нет». Вместо этого он, секунду подумав, сказал:
– Я не злюсь, скорее расстроен.
– Почему?
– Ну, потому что ты изменилась.
Я преградила ему выход рукой.
– Я не изменилась.
– Конечно, изменилась. Ты меня переросла.
– Это неправда.
– Ванесса. – Он взял мое лицо в ладони. – Мы должны расстаться. По меньшей мере, на время. Ладно? Это вредно для нас обоих.
От потрясения я стояла столбом и позволяла ему касаться своего лица.
– Ты должна зажить собственной жизнью, – сказал он. – Твое существование не должно вертеться вокруг меня.
– Ты говорил, что не злишься.
– Я не злюсь. Посмотри на меня, я не злюсь.
Это была правда – он совсем не выглядел злым, его глаза за очками без оправы были спокойны.
Две недели я провела на диване перед телевизором рядом с прижавшейся ко мне Мину. Я смотрела все диски с «Твин Пикс», а некоторые серии пересматривала снова и снова. Иногда ко мне присоединялась Бриджит, но, когда я начинала просматривать повторно сцены с насилием и криками, в которых в доброго персонажа-мужчину вселялся садистский дух, заставляющий его насиловать и убивать девочек-подростков, она уходила к себе в спальню и закрывала дверь.
В эти недели в новостях крутили сюжет о пропавшей в Орегоне четырнадцатилетней девочке по имени Катрина – хорошенькой, белой и фотогеничной. Ее лицо было повсюду, заголовки сливались с сериалом. «Кто похитил Катрину?», «Кто убил Лору Палмер?». Обеих в последний раз видели бегущими что есть духу, исчезающими в чащобе орегонских сосен. Главным подозреваемым в похищении Катрины был ее живущий отдельно, в прошлом страдавший душевным расстройством отец, известий от которого не поступало несколько недель. Я видела дюжину фотографий Катрины, но в новостях показывали всего один всклокоченный снимок ее отца, сделанный при аресте за вождение в нетрезвом виде. В конце концов обоих нашли в Северной Каролине, где они жили в хижине без электричества и водопровода. Когда отца арестовали, он, по утверждению ведущих, сказал: «Рад, что это наконец закончилось». Позже появились новые подробности: как осунулась Катрина в бегах, как ей приходилось есть полевые цветы, чтобы не умереть от голода. Сидя в одиночестве в подсвеченной синими отблесками экрана гостиной, я бормотала слова, слишком страшные для чужих ушей: я готова была поспорить, что ей отчасти это нравилось и она меньше всего хотела, чтобы ее поймали.
Выглянув из своей спальни, Бриджит нашла меня на диване. Я была накурена и кашляла до слез. Она покормила кошку, выбросила мои пустые бутылки, оставила на кофейном столике счет за электричество вместе со своей половиной денег и конверт с наклеенной маркой и заполненным адресом. Она знала, что в ночь, когда приехал Стрейн, произошло что-то плохое, но давала мне возможность справиться с этим самостоятельно. Она ни о чем не спрашивала, не хотела знать.
Кому: vanessa.wye@atlantica.edu
От: henry.plough@atlantica.edu
Тема: Отсутствие на семинаре
Ванесса, вы в порядке? Мне не хватало вас на сегодняшнем семинаре. Генри
Кому: vanessa.wye@atlantica.edu
От: henry.plough@atlantica.edu
Тема: Волнуюсь
Я начинаю тревожиться. Что происходит? Можете позвонить мне, если вам легче говорить, чем писать. Или можем встретиться за пределами кампуса. Я за вас волнуюсь. Генри
Кому: vanessa.wye@atlantica.edu
От: henry.plough@atlantica.edu
Тема: Всерьез тревожусь
Ванесса, еще один прогул, и мне придется поставить вам или единицу, или «не завершено». Я буду счастлив поставить вам «не завершено», и мы можем придумать для вас какую-нибудь отработку, но вам нужно прийти и заполнить заявление.
Сможете зайти завтра? Я не сержусь, просто очень тревожусь. Пожалуйста, ответьте.
Генри
Когда я появилась на пороге кабинета Генри, он улыбнулся.
– А вот и вы. Я так волновался. Что с вами случилось?
Прислонившись к дверному косяку, я пристально посмотрела на него. Я ожидала, что он завалит меня извинениями, как только увидит. Было немыслимо, что он до сих пор не сложил два и два. С того вечера в Броувике прошло три недели – недостаточно, чтобы забыть.
Я протянула ему заявление об уходе с курса:
– Подпишете?
Он удивленно вскинул голову.
– Кажется, стоит сначала это обсудить.
– Вы сказали, что я завалю курс.
– Вы не ходили на занятия. Мне нужно было как-то привлечь ваше внимание.
– Значит, вы мной манипулировали? Отлично. Просто прекрасно.
– Ванесса, перестаньте. – Он рассмеялся так, словно я вела себя нелепо. – Что происходит?
– Зачем вы это сделали?
– Зачем я сделал что? – Он раскачивался на стуле, с напускным непониманием глядя на меня. Он был похож на пойманного на лжи ребенка.
– Вы на него напали.
Генри перестал раскачиваться.
– Вы ждали у выхода из туалета и схватили его…
При этих словах он вскочил и с такой силой закрыл дверь, что та с грохотом захлопнулась. Он протянул руки, словно пытаясь меня успокоить.
– Слушайте. Простите. Разумеется, нельзя было так себя вести. У меня нет оправданий. Но я на него не нападал.
– Он сказал, что вы прижали его к стене.
– Как вы себе это представляете? Этот человек – настоящая громадина.
– Он сказал…
– Ванесса, я к нему едва притронулся.
Тут к моему горлу подкатил комок. «Я к нему едва притронулся». «Я дотронулся до нее, вот и все». И то и другое сводилось к моей несоразмерной реакции, к тому, что я была твердо намерена выставить этих мужчин злодеями.
Я спросила Генри:
– Почему вы никогда не рассказывали мне о своей жене? Вы должны были понимать, что рано или поздно я выясню, что там работает ваша жена.
При этой резкой смене темы он растерянно моргнул:
– Я закрытый человек. Я не люблю делиться личной жизнью со студентами.