Заметки на биополях. Книга о замечательных людях и выпавшем пространстве (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Олег Хлебников cтр.№ 21

…А сейчас, после работы, снова – на электричку. Мимо Очакова, где Юрка долго жил. В Переделкино, где он похоронен…

Тогда с Киевского вокзала я ехал до Очакова, до Щекоча, то есть домой. Возвращался из Болгарии, где прожил почти три месяца.

Тоскливый московский ноябрь, но на сердце радость. Это было еще то время, когда, подъезжая к Москве, я испытывал радостное волнение.

Поздний вечер. Электричка полупустая. На «плацкартной», гнутой скамейке передо мной сидит мужичок – дед Мазай без зайцев, одно ухо меховой ушанки вверх, другое вниз. В руках у него вязанье, от которого он отрывается и пристально смотрит на меня. Потом спрашивает: «А кто у нас лучший скульптор?» От неожиданности я что-то мямлю, неуверенно называю Коненкова, Шадра… «Не-е-т, – перебивает он меня, – конечно, Антокольский!» Спорить у меня нет никакого желания. Мужичок не отступает: «А кто у нас лучшая певица? Скажете – Пугачева? Она, конечно, ничего, но куда ей до Руслановой!»

Мне этот разговор начинает нравиться – в последние две недели в Болгарии самым популярным словом было «чушки» (такой сорт перца, который вся страна дружно собирает, варит, жарит и маринует осенью). Буквально везде – в транспорте, на улицах, в домах их элиты – обсуждались эти чушки и никаких тебе духовных интересов. А тут – первый же случайный попутчик-соотечественник, и – пожалуйста…

Мужичок сам себя перебил: «Вот, наверно, думаете: мужик, а вяжет, как-то не к лицу, а я пока до Апрелевки доеду дочке полкофточки свяжу, чего стесняться…» Когда я пошел к выходу, он проводил меня до тамбура и все говорил, говорил… Открылись двери, я попрощался. Последнее, что услышал: «Да, конечно, я болтун, а что, так промолчишь, простесняешься, а жизнь-то проходит…» На этих его словах двери захлопнулись и прижали одно ухо его шапки. Электричка тронулась, а я остался на перроне и, пока было видно, смотрел на это удаляющееся в ночь прижатое меховое ухо…

А самого немногословного собеседника я тоже встретил в электричке, на этой же дороге, но много лет спустя и уже по пути в Переделкино.

Вагон был набит битком и даже тамбур, где я обосновался. Меня буквально прижало к хлипкому прокуренному субъекту. «Болят мои раны!» – вдруг сказал он. Я решил, что слишком на него надавил и извинился. Он отрицательно покачал головой и кивнул в окно на гостиницу «Украина», мимо которой мы как раз проезжали.

Я сообразил, что он, наверно, глубоко переживает отделение Украины от России, и уважительно на него посмотрел. Но он снова помотал головой: «Работал, болят мои раны, сократили». Через какое-то время добавил: «Жена, дочь, болят мои раны!»

Я понял, что у него семья, надо кормить, а тут сократили, и поинтересовался, устроился ли он на другую работу. «Болят мои раны!» – ответил он мне, и я испытал искреннее сочувствие к этому откровенному и яркому собеседнику.

…Кто были моими собеседниками – помимо случайных попутчиков? Многие замечательные люди.

Но даже им, будучи близко знаком, я не сказал ничего существенно важного. Ничего, что бы могло поддержать их в какие-то тяжелые моменты жизни. Потому об этом говорю, что все они – старше меня.

Но мы же можем быть в нашем неизбежном пути к полному и окончательному одиночеству хоть каким-то подспорьем друг другу! Нет, не получается… Может быть, и не надо? По-буддистски освободиться от всех привязанностей? Но я не хочу. Меня греют воспоминания об ушедших. А из тех, кто жив, пусть знают: есть на свете некий Добчинский, который не просто пока где-то есть (о, трагичнейшая фигура русской литературы!), но и почему-то их любит.

Автор самых, мягко говоря, невеселых фильмов нашего кинематографа был в общении человеком веселым, человеком-праздником. Шутил, травил байки, любил и рассказывал хорошие анекдоты. И все же связь между его фильмами и байками есть. Те и другие выявляют (пусть и с разной глубиной вхождения) природу человека и времени. Словно Алексей Герман был послан в этот мир как разведчик Бога. Ну увидел Тот в День Творения, что это (сделанное Им) хорошо, но с тех пор вон еще сколько дней прошло, надо бы проверить, действительно ли все так же хорошо…

Герман посылал скорее разочаровывающие донесения. Но при этом, в отличие от классических разведчиков, он очень хотел, чтобы с результатами его наблюдений ознакомились и сами их объекты. Однако, увы, его фильмы не для массового зрителя, хотя режиссер никогда не стремился заниматься «параллельным кино». Не раз об этом говорил. Например, в одном из интервью: «Пока мы не будем делать кино, которое интересно тете Мане, дяде Васе и дяде Изе, никакого нашего кино не будет. А когда меня упрекают, что я и сам не снимал зрительское кино, я говорю: “Я ошибался. Я делал элитарное кино от неумения. Никогда я не ставил цели делать кино для узкого круга”. Мы можем упрекать американцев, китайцев, кого угодно. Но кино должно быть кому-то интересно».

И все же глубина и «художественность» обратно пропорциональны этой самой массовости.