Горькие травы - читать онлайн книгу. Автор: Кира Козинаки cтр.№ 82

Мы выходим из такси и почти добираемся до его подъезда, хотя я неловко семеню на каблуках и всё норовлю свалиться в сугроб, когда небо над нашими головами вдруг взрывается триллионом огней, а я не сдерживаю громкий восторженный возглас.

Оказывается, если живёшь в центре, главный городской фейерверк очень удобно смотреть прямо из собственного двора. Нужно всего лишь поднять голову. Без толкотни и гомона толпы, будто это представление только для тебя одной. Вернее — для нас двоих, потому что когда я останавливаюсь и восхищённо слежу взглядом за рассыпающимися над нами огоньками, Пётр обнимает меня сзади и притягивает к себе.

— Ты загадала желание? — спрашивает.

— Да, — отвечаю с улыбкой, откидывая голову ему на плечо. — Два часа назад под бой курантов. Формулировала очень тщательно, вербализировала и визуализировала — ну, ты сам знаешь, как надо. Поэтому оно уже сбылось.

И тут же чувствую его мягкие губы на своей щеке. Медленно скользят, прочерчивая огненную полосу на ледяной коже, обхватывают мочку уха, оставляют похожий на клеймо поцелуй на чувствительном участке за ухом.

А я понимаю, что жизнь циклична. Прошлая новогодняя ночь, фейерверки в распахнутое окно моего балкона, дарующие храбрость пузырьки шампанского в крови, твёрдая грудь самого красивого мужчины на свете, обнимающего меня сзади, мгновения до нашего первого поцелуя. Мы вернулись туда, где всё начиналось, будто судьба дала мне второй шанс, существование которого я так упорно отрицала. Но теперь главное — этот шанс не проебать.

Разворачиваюсь, пылко, пронзительно, надрывно заглядываю Петру в глаза, сама обхватываю его лицо ладонями и целую.

Так — что у меня, давно отвыкшей плакать, застревают в ресницах слёзы.

Так — что сердце сбивается с ритма, чтобы мгновенно залатать дыры в самом себе, снова стать целым и стучать в унисон с другим сердцем, тем, что рядом.

Так — что перестаю слышать залпы фейерверков и чувствовать забирающийся под пальто колючий ветер.

Потому что есть только я, он и этот поцелуй, древний танец языков, и пространство преломляется, время искажается, а нас отбрасывает в глубины космоса и засасывает в чёрные дыры, мы задыхаемся под тоннами вечной воды океанов и тут же взмываем вверх в бескрайнее небо, полностью теряя ориентацию, будто кессонная болезнь разрывает плоть на мириады осколков, пока…

Пока гудок автомобиля и яркий свет фар не напоминает, что мы стоим посередине дороги и загораживаем проезд, и Пётр, посмеиваясь, хватает меня за руки и утягивает на тротуар.

— Пойдём домой, малыш? — шепчет он.

Крем-брюле с карамельной корочкой. Хочется ударить ребром серебряной ложки по хрусткой поверхности, зачерпнуть мягких сливок и с наслаждением прикрыть глаза, пока ванильная нежность обволакивает рот. Но ты намеренно оттягиваешь этот момент, любуясь узорами на обожжённой глазури, втягивая носом тонкий аромат ванили, получая удовольствие от предвкушения.

Крем-брюле по оригинальному рецепту готовится пять часов. Крем-брюле по нашему с Петром рецепту томился в духовке, покрывался корочкой и охлаждался гораздо дольше — месяцы или даже целый год. И мы берём короткую паузу, прежде чем наконец-то его отведать. Потому что этот момент, когда краешек ложечки скользит по тонкой, шероховатой поверхности и вот-вот её надломит, больше не повторится.

Надеюсь, никогда.

У нас обоих вдруг вырабатывается зависимость от прикосновений, и пока в лифте его пальцы выводят узоры на моём затылке, мои ныряют под его расстёгнутое пальто, чтобы замереть где-то на спине. Короткая остановка около двери квартиры, он открывает замок, я прижимаюсь лбом к его шее сзади, соскальзываю руками по тугим плечам, обвиваю запястья, льну и мешаю, и он негромко, бархатно посмеивается. Так и заходим внутрь — глупым паровозиком, я не отлипаю от его спины, неуклюже наступаю ему на пятки и спотыкаюсь о порожек, а он держит, держит меня крепче и не даёт упасть. Щёлкает выключателем в коридоре, и мы ловим взгляды друг друга в зеркальной поверхности шкафа, и в наших глазах — фламбе. А карамельная корочка начинает похрустывать.

Оказывается, если зависимость от прикосновений прогрессирует с каждой секундой, процесс снятия пальто может затянуться почти на вечность, но мы всё же как-то справляемся и даже умудряемся разуться, и я тут же радостно восклицаю:

— Ммм, праздничные носочки!

Потому что сдержанный чёрный облик Петра вдруг разбавляют яркие пятна красных носков, практически новогодних.

— Ты тоже сегодня нарядная, — отвечает он, и я, едва выбравшись из плена каблуков, кошусь на собственные ноги.

Прелееестно! Один мой носок розовый, второй — серый в розовый горошек, и можно, конечно, притвориться, что это гениальное дизайнерское решение какого-нибудь носочных дел мастера из Китая, но по факту это просто носки из разных пар. Где-то совсем далеко были мои мысли, когда я сегодня обувалась.

Наружу вырывается искренний, но несимпатичный смешок, а потом я хрюкаю, ойкаю и закрываю рот ладошкой.

Если бы ещё полчаса назад, когда я самозабвенно гнобила себя за простую белую футболку, порванные джинсы, кривой пучок и отсутствие острых акриловых ногтей на модной вечеринке, я знала, что под щегольскими ботильонами, на которые оставалась вся надежда, у меня непарные носки, я бы точно всплакнула в дальней кабинке туалета. Но сейчас мне почему-то очень легко. И по-настоящему смешно.

— Угораздило же тебя, Пётр Алексеич, отхватить себе первоклассную растяпу с замашками поросёнка, — качаю головой я.

— Не угораздило, а повезло. К тому же… — Он отнимает мою ладошку от лица, наклоняется, прикусывает мою верхнюю губу и тут же проходится по ней кончиком языка, а потом шепчет в мой приоткрытый рот: — Пока мне всё нравится.

Фламандский…

Скорняжный…

Пётр отстраняется, берёт меня за руку и увлекает за собой вглубь квартиры, и я послушно иду следом, путаясь в ногах.

— Хочешь чего-нибудь выпить? — спрашивает.

Открываю рот, чтобы закричать чудовищно пошлое «Да! Тебя! До дна!», но сдерживаюсь, поджимаю губы и лишь неопределённо мычу в ответ.

Пётр включает подсветку на кухне, бросает пиджак на стол-остров, достаёт из холодильника бутылку Moet & Chandon и смотрит на меня вопросительно, и я тут же часто-часто киваю: маленький алкоголик во мне никак не может упустить возможность попробовать шампанское за несметные тысячи рублей.

Пока Пётр откупоривает бутылку, я делаю приветственный реверанс сонному Платону, который бросает на меня незаинтересованный взгляд, а потом — уже явно заинтересованно — проверяет свою миску на наличие обновлений, и затем, подтянувшись на руках, я усаживаюсь прямо на остров позади Петра. Совсем не по этикету, но какая разница, если я уже убрала ложку и теперь вожу по глазури подушечкой пальца.

Пётр разливает шампанское, а я без зазрения совести пялюсь на его задницу.