Убийства в Бэджерс-Дрифт - читать онлайн книгу. Автор: Кэролайн Грэм cтр.№ 19

Джуди Лесситер направила свой горящий взгляд на отцовскую газету. Ей очень хотелось бы в прямом смысле прожечь бумагу, словно солнечным лучом через лупу. А потом увидеть, как она темнеет, обугливается и превращается в золу, оставляя дырку, через которую выглядывало бы его глупое удивленное лицо.

Прошло уже пять лет с того дня, как они оба появились на пороге этого дома с одинаковыми золотыми ободками на пальцах. В ночь перед этим отец не ночевал дома, он сказал, что сидел у постели умирающего пациента. Джуди до сих пор не могла простить ему этой лжи, которая, на ее взгляд, являлась самой отвратительной. Она даже теперь не была уверена, что все еще любит его. Удовольствие, которое Джуди испытывала, глядя на его ежедневное унижение, свидетельствовало явно против этого.

С самого начала она изо всех сил сопротивлялась не вполне искренним советам Барбары по поводу одежды, макияжа и дизайна своей комнаты. Ей она нравилась такой, какой была — старые игрушки, лоскутное одеяло, школьные учебники и все прочее, — и от предложения Барбары по поводу того, как сделать обстановку более женственной (шторки с оборочками, слюнявые обои Пьеро и ковер с рисунком из ракушек), ее тошнило. Джуди говорила себе, что слишком умна, чтобы читать идиотские журналы, за которыми Барбара провела, наверное, полжизни. Как будто можно стать новым человеком, заморив себя голодом и выщипав брови. Но псевдоматеринских советов надолго не хватило, и вскоре Барбара скатилась к повседневной рутине, которая так и осталась с тех пор неизменной. Она отдавала указания горничной, ходила к парикмахеру, в спортивный клуб и по магазинам одежды и изучала дома то, что Джуди звала «Гарпий-базар и прочее страхолюдство».

Джуди не была счастлива. Она перестала испытывать это чувство с того самого дня, когда умерла ее мать. То есть в том смысле, как может быть счастлив единственный ребенок любящих родителей. Но несчастье тех двоих, что жили теперь в их доме, доставляло ей некое удовлетворение. А еще был Майкл Лэйси. Или, вернее, не был. И никогда не будет. Об этом она напоминала себе всякий раз, когда крохотный червячок надежды пробирался в ее сердце. Не потому, что Майкл был таким красивым (даже после несчастного случая у него все равно оставалось самое прекрасное в мире лицо), а из-за его работы. Художник должен быть свободен. Только на прошлой неделе он сказал ей, что собирается в путешествие: учиться живописи в Венеции, Флоренции и Испании. В совершенно расстроенных чувствах она воскликнула: «Когда, когда?!», — но он только пожал плечами и произнес: «Когда-нибудь… Скоро». После того как состоялась помолвка его сестры Кэтрин, та редко появлялась дома, и Джуди иногда приходила к нему в коттедж, прибиралась, варила ему кофе. Правда, не слишком часто. Она старалась появляться там пореже, втайне надеясь, что он начнет скучать по ней.

Две недели назад Майкл взял ее за руку и подвел к окну, взялся за подбородок, рассматривая ее лицо, а потом сказал:

— Я бы хотел тебя нарисовать. У тебя удивительные глаза. — Он говорил отстраненно, как будто был скульптором, а она — интересным обломком камня, но сердце Джуди растаяло (вот оно, настоящее обновление!), и ее мечты обрели новую силу. Однако с тех пор он больше ни разу не упоминал об этом. Несколько дней назад она снова пришла к коттеджу, увидела через окно, что он работает, и, не найдя в себе смелости, чтобы потревожить его, тихонько побрела обратно. Больше Джуди туда не возвращалась, боясь, что нежеланный визит лишит его терпения и приведет к тому, чего она боялась больше всего — окончательному разрыву.

Тревор Лесситер свернул «Телеграф» и посмотрел на дочь, которая, как обычно, будто находилась где-то в другой реальности. Он не понимал, что творится у нее в голове, и как это возможно — быть рядом с человеком каждый день и при этом скучать по нему, словно он отсутствует. Он радовался, что она не стала, вопреки настойчивым намекам Барбары, переезжать на квартиру в Пиннере, «чтобы быть поближе к работе». Джуди теперь не делала ничего по дому. А раньше она с такой гордостью полировала вещи своей матери и расставляла цветы. Теперь же то, с чем не справлялась миссис Холланд, так и оставалось несделанным. А когда они с Барбарой ругались (что в последнее время происходило едва ли не постоянно), он замечал в глазах Джуди удовольствие, которое глубоко ранило его. Он знал, что она думает: «Так ему и надо». Тревор смотрел на свою жену, на ее высокую грудь и тонкую талию, и у него кружилась голова от желания. Но не от любви. Он теперь понимал, что уже не любит ее, и даже не знал, любил ли когда-то, но она все еще сохраняла власть над ним. Очень большую власть. Если бы только он смог поговорить с Джуди. Постараться объяснить ей, как его завлекли, почти что обманом, в этот брак. Конечно, сейчас, когда она сама влюбилась, она поняла бы его. Но он дрожал при одной мысли об этом. Тревор знал, что молодежь всегда нервирует, даже оскорбляет открытие сексуальности в собственных родителях. А постоянное безразличие и недоброе отношение дочери теперь вызывали подобные же чувства и в нем самом. Несколько лет назад он ни за что бы в подобное не поверил.

Тревор вспоминал, как после гибели матери она ждала его возвращения после срочных поздних вызовов, грела ему шоколад, а потом следила, чтобы он обязательно его выпил. Джуди принимала с крайней аккуратностью все сообщения для него и выслушивала болтовню пациентов с вниманием и сочувствием, которое должна была демонстрировать его супруга. Когда он сейчас смотрел на ее грустное пухлое лицо, ему казалось, что он отрекся от чего-то бесценного, променяв его на дешевку.

Барбара Лесситер чувствовала, как твердый бумажный комок давит ей на бедро, стоит ей пошевелиться. Она пыталась придумать в миллионный раз за последние пять минут, где же, черт возьми, ей взять пять тысяч фунтов.

— Куда теперь, сэр?

— Так, в Бернэм-Кресчент живет миссис Куин…

— Я думал, муниципальными домами займутся другие.

— К ней я поеду сам, она убиралась у мисс Симпсон. А потом зайдем в то подозрительно милое бунгало и в четыре следующих коттеджа, а еще на ферму Трейса, точнее, в Тай-хауз.

— Хотите посмотреть на местную аристократию? Сливки общества, так сказать?

— Я обойдусь без ваших обобщений, Трой. Просто смотрите, слушайте и все хорошенько запоминайте.

— Понял, шеф.

— И записывайте, если придется. Начнем, пожалуй, с фермы, а потом двинемся дальше.

Над главным входом в жилой дом размещалось изящное окно-витраж в побеленной раме с причудливыми завитушками. У фасада магнолия в полном цвету прижималась крупными восковыми чашами цветов к окнам. Сержант Трой потянул за бронзовую ручку звонка, и где-то очень далеко что-то звякнуло. Барнеби представил, что, может быть, у них в кухне сохранился застекленный ящик красного дерева с рядом маленьких колокольчиков, каждый под своей биркой: маленькая столовая; прачечная; кабинет; детская… Никто не выходил.

— Похоже, у прислуги сегодня выходной. — Трой не умел шутить. Его замечание прозвучало как откровенная насмешка. Он вслед за Барнеби обошел дом, борясь с неприятными воспоминаниями. Его матери всегда приходилось снимать фартук, прежде чем идти открывать дверь. И повязанный на голове шарф. Он представлял ее, нервно приглаживающую волосы перед зеркалом в холле, поправляющую воротничок. «К вам миссис Уиллоус, миледи».