Как только пес стал подниматься на холм, лис быстро убежал в лес. Я сидел всего в десяти футах от него, но ветер дул в мою сторону, и он так никогда и не узнал, что в течение двадцати минут был во власти врага, которого боялся больше всего на свете. Бродяга тоже сначала чуть не прошел мимо меня, как и лис, но я окликнул его, и он несколько нервно бросил след и уселся у моих ног с видом невинного агнца.
Эту маленькую комедию мы с небольшими вариациями разыгрывали много дней, но из дома через реку на нас открывался прекрасный вид. Дядя, рассерженный ежедневной потерей кур, вышел сам, сел у холма, и когда старина Шрам прискакал к своему наблюдательному пункту, чтобы полюбоваться глупым псом у реки, безжалостно выстрелил ему в спину в самый миг его триумфа.
IV
Куры, однако, продолжали исчезать. Мой дядя был разъярен. Он решил сам приступить к боевым действиям и наводнил леса отравленными кусочками еды, надеясь, что наши собственные собаки их есть не будут. Дядя продолжал отпускать уничижительные замечания о моих способностях следопыта и стал гулять вечерами с ружьем и парой псов в поисках кого-нибудь, кого можно уничтожить.
Лисица хорошо знала про отраву в приманках; она игнорировала их или относилась к ним с полным презрением, но одну из них закинула в нору к своему старому врагу скунсу, которого потом никто уже не видел. Раньше старина Шрам отвлекал на себя собак и прикрывал свою семью от опасностей. Теперь же бремя забот о лисятах легло на Лисицу, она больше не могла терять время, запутывая следы, ведущие к норе, и не всегда была рядом, чтобы встретить и отвлечь врагов, которые могли подойти слишком близко.
Финал был легко предсказуем. Бродяга пошел по горячим следам, ведущим к норе, а фокстерьер Пятнашка обнаружил лис в логове и тут же приложил все усилия, чтобы залезть туда.
Секрет лисьей норы был раскрыт, а вся семья обречена. Наш работник Пэдди подошел к норе с лопатой и кайлом, чтобы выкопать оттуда лисят, а мы с собаками стояли рядом. Вскоре старушка Лисица показалась в лесу неподалеку и поманила за собой собак вниз, к реке, где сбежала от них простым и привычным способом: вскочив на спину одной из овец. Испуганное животное пробежало несколько сотен ярдов, и тогда Лисица спрыгнула и вернулась к норе, зная, что собаки поглощены безуспешными попытками найти ее по запаху. Но обескураженные оборвавшимся следом псы тоже двинулись обратно и обнаружили Лисицу, которая в отчаянии вилась вокруг, безуспешно пытаясь увести нас от того, чем она больше всего дорожила.
Между тем Пэдди усиленно работал и лопатой, и кайлом. Желтая, мелко крошащаяся земля летела в обе стороны, а здоровяк-землекоп уже по плечи углубился в яму. Он рыл целый час, и эту работу лишь немного разнообразила остервенелая погоня псов за лисицей в лесу неподалеку, но наконец работник крикнул:
— Сэр, вот они!
В конце подземных ходов, в норе, четверо лисят забились так далеко в угол, как только могли.
Прежде чем я смог воспрепятствовать, смертельный удар лопаты и внезапная атака маленького терьера оборвали жизни трех из них. Я с трудом спас четвертого, самого мелкого, схватив его за хвост и подняв выше, чем могли достать возбужденные псы.
Он пискнул, и его бедная мать прибежала на зов и кружила так близко, что ее могли бы без труда застрелить, если бы не невольная помощь псов, которые все время вертелись между ней и нами и которых она еще раз увела прочь в бесплодной погоне.
Спасенного лисенка швырнули в сумку, и он умолк. Его несчастных братьев сбросили обратно в их колыбель и погребли, кинув туда несколько лопат земли.
Повязанные кровью, мы отправились домой, а лисенка немного погодя посадили на цепь во дворе. Никто не знал, почему ему сохранили жизнь, но в наших чувствах произошла перемена, и идея убить его не нашла сторонников.
Он был чудесным малышом, похожим на помесь лисы и овечки. Своим внешним видом и шерсткой, как уже говорилось раньше, он очень напоминал невинного ягненка, но, присмотревшись, можно было заметить в его желтых глазах искры лукавства и жесткости, настолько не вяжущиеся с образом агнца, насколько это вообще возможно.
Когда кто-то проходил рядом, он, съежившись, кидался в свою конуру и только через час осмеливался выглянуть оттуда.
Теперь вместо полой липы моим наблюдательным пунктом стало окно. Множество куриц, о породе которых лисенок так много знал, копошилось во дворе. В конце дня, когда они переместились поближе к пленнику, он кинулся на ближайшую и наверняка поймал бы ее, если бы не дернулась натянувшаяся от рывка цепь. Лисенок вскочил и бросился в свою конуру, и хотя позже он предпринял еще несколько атак, но теперь уже соизмерял свои прыжки с длиной цепи, и та больше никогда не останавливала его.
Когда наступила ночь, лисенок стал беспокойным, он выглядывал из конуры, но возвращался обратно при первой же тревоге, натягивал цепь, а иногда в ярости кусал ее, зажав лапами. Вдруг он остановился и прислушался, затем задрал кверху черный носик и издал короткий прерывистый стон.
Раз или два это повторялось, а в остальное время он волновался из-за цепи и кружил на месте. Наконец пришел ответ: далекое «яп-уррр» от старой Лисицы. Несколько минут спустя у поленницы появилась тень. Лисенок скользнул в конуру, однако потом вернулся и выбежал встретить мать со всей радостью, которую только могут выразить лисы. Быстро, как вспышка, она схватила его и повернулась, чтобы унести его тем же путем, которым пришла. Но в тот же миг натянувшаяся цепь грубо выдернула лисенка изо рта матери, и она, остерегаясь, не откроется ли окно, спряталась за дровами.
Часом позже лисенок перестал кружить и плакать. Я высунулся из окна и в свете луны увидел очертания матери, которая, растянувшись на земле рядом с детенышем, что-то грызла: блеск железа свидетельствовал, что это была та самая жестокая цепь. А малыш Хвостик тем временем лакомился теплым молоком.
Когда я вышел, Лисица сбежала в темный лес, но рядом с конурой лежали две мышки, окровавленные и еще теплые — еда, принесенная детенышу заботливой матерью. Утром я обнаружил, что цепь лисенка в футе или двух от ошейника была натерта досветла.
Пройдя через лес к разоренной норе, я снова увидел следы Лисицы. Бедная, убитая горем мать пришла туда и откопала перепачканные грязью тела детенышей.
Там лежали три лисенка, теперь уже дочиста вылизанные, а рядом с ними — две наши недавно задушенные курицы. На свежевскопанной земле повсюду отпечатались говорящие сами за себя следы, которые сообщили мне, что Лисица вела себя рядом со своими мертвецами как Рицпа
[28]. Мать принесла им обычную еду, плод своей еженощной охоты. Она вытянулась рядом с ними и напрасно предлагала им отведать их любимого напитка, жаждала накормить и согреть их, как обычно. Но под нежной шерсткой были лишь окоченевшие тела, а маленькие носики оставались неподвижными и холодными.
Глубокие следы локтей, груди и скакательных суставов показывали место, где она лежала в молчаливом горе, долго смотрела на них и плакала так, как только мать может оплакивать своих детей. Но с того времени она не появлялась больше у разоренной норы, поскольку знала точно, что ее малыши мертвы.