— Чушь и чепуха, — пробормотал Грибов, тряхнув головой. Ему захотелось выпить и покурить. Причём именно в таком порядке. Он вспомнил, как укладывал холодные бутылки водки, оставшиеся после поминок, в погреб на заднем дворе.
Из-за двери снова хрипло взвыл сутулый специалист по порче. Показалось, что ему вторит какой-то другой вой, далёкий и едва слышный. Когда вой сутулого оборвался, второй продолжался ещё несколько секунд и только потом стих.
В это же время Грибов увидел, что за окном около лестницы кто-то стоит. Кто-то тёмный, едва различимый. Тень его расползалась по дощатому полу, накрыла горшок с фикусом, мелкую земляную крошку и желтые листья, рассыпанные вокруг горшка.
— Эй, вы кто? — спросил Грибов, делая шаг в сторону окна.
Наверняка, это был тот же человек, что наблюдал за ним в летней кухне. Бомж какой-нибудь, или очередной сосед, вроде надоедливого Антона Александровича. В деревнях, слышал Грибов, о личном пространстве и частной собственности вообще мало кто задумывался.
Чернота за окном стёрлась, будто стоящий там человек быстро ушёл. А вот тень его осталась, и она продолжила расползаться, покрывая пол тонкой плёнкой голубоватого инея. Грибов остановился, не понимая, что делать и как реагировать. Это же не фильм ужасов, чтобы вот так запросто начать орать и звать на помощь. Но и в реальной жизни такое случается, прямо скажем, не часто.
Он нащупал в кармане связку ключей, сжал её в кулаке, выставив между пальцев длинный офисный ключ. На всякий случай.
Тень добралась до плинтусов и поползла по стенам. Иней полз следом за ней. С инеем было что-то не так. Местами он будто обходил невидимые препятствия, оставляя тёмные провалы. И эти провалы напоминали то чьи-то следы, то отпечатки рук, то длинные извилистые царапины на полу…
Вот здесь действительно стало страшно.
Из-за спины донёсся вой сутулого. Грибов вздрогнул. Темнота, облепившая стены, вдруг оторвалась от старых обоев
Шлёп!
и густым желе обвалилась на пол вокруг фикуса. Она мгновенно впиталась в щели пола, слизав следом за собой иней, землю, осыпавшиеся листья, образовав на полу ровный тёмный квадрат. Тут же Грибов отчётливо увидел на этом месте дверь. Точно! Дверь в погреб или в подвал. Так просто никогда бы не заметил, но заметив — уже точно будешь знать, где он находится.
Кадка с фикусом стояла на том месте, где должна быть ручка двери.
Вой за спиной оборвался. Раздались голоса, и кто-то начал звонко вышагивать по дому — то ли в гостинице, то ли над головой. Охваченный азартом Грибов даже не подумал возвращаться за Антоном Александровичем или сутулым. Он отодвинул тяжелую кадку с фикусом, увидел овальную дыру в полу, куда могла бы пролезть ладонь. Ухватился, потянул на себя. Доски пришли в движение, поддались легко и бесшумно, обнажая квадрат черноты с едва видными бетонными ступеньками, уходящими куда-то вниз.
Грибов присел на корточки, включил на телефоне фонарик, посветил. Белый луч вгрызся в кирпичные стены и щербатые ступени, но до самого низа не добил. Почему-то сразу захотелось спуститься и разведать, что же такого могла скрывать в подвале тёща. Может быть, это очередная ведьмовская штука, о которой судачат все вокруг. Или закрутки с огурцами и помидорами. Или деньги в аккуратных пакетиках, скопленные за много лет честным трудом на ниве приворотов, снятия порчи и лечения чужой скотины…
Он сам не заметил, как осторожно перешагнул через первую ступеньку, одной рукой держась за шершавую стену, а второй подсвечивая себе путь фонариком. Чернота расступалась перед ним, рассыпая под ногами иней.
Воздух здесь был ещё холоднее, злее.
Через десять ступеней неожиданно возник странный неприятный запах. Грибов будто погрузился в него, как в бассейн с холодной водой.
Ещё несколько шагов.
Шлёп
Ступени кончились, стены раздвинулись, свет телефонного фонаря высветил бугристый земляной пол во всём том же инее. Виднелись отпечатки босых ног, ладоней, зигзаги, извилистые тонкие линии.
Воздух пришёл в движение, огорошив новым едким запахом. Так пахнет в общественных туалетах, где сто лет никто не убирался. В переполненных мусорных баках. В подвалах, где прорвало канализационную трубу.
Грибов вскинул руку с фонариков к носу. Луч света беспорядочно разрезал темноту, и из этой темноты в его сторону что-то прыгнуло.
3.
Он успел увидеть тонкое скуластое личико с чёрными впадинами вместо глаз, с распахнутым ртом и окровавленными зубами. А потом у него вышибли телефон из рук.
Кто-то взвизгнул по собачьи — особенно пронзительно в тесном замкнутом помещении. Грибова вдруг повалили на пол и принялись душить тонкими ломкими пальцами. Связка ключей вылетела из руки и со звоном куда-то улетела.
В нос забился едкий гнилой запах, будто мочу смешали с тухлыми яйцами и всё это вылили сразу на лицо. Грибов ударил, не глядя, раз, второй, в мельтешащую над ним темноту. Угодил во что-то мягкое, потом явно попал по подбородку. Хрустнуло. Хватка ослабла, и Грибов смог подтянуть руки к шее, хрипло закашлял.
На него снова налетели, неразборчиво колотя.
— Станешь таким… Дай только… До глаз!.. Никогда, никогда! — голос был женский, яростный. И — знакомый.
Острые когти вцепились в щеку, разодрали кожу до крови. Грибов снова ударил неведомо кого. Подался вперед, навалился на трепыхающееся, извивающееся, сопротивляющееся тело, подмял под себя. Нащупал крохотную голову, сальные длинные волосы, обхватил и несколько раз приложил её об землю. Клацнули зубы — его укусили за указательный палец. Потом ещё раз, больно до одури.
— Чтоб тебя! — прохрипел он, вскакивая.
Нападающая затаилась в темноте. Грибов слышал только прерывистое сипящее дыхание. Миазмы забивали ноздри. Нестерпимо хотелось глотнуть нормального свежего воздуха.
— Кто ты такая? — спросил Грибов, ощупывая взглядом темноту.
Конечно, ему никто не ответил.
— Я ничего плохого тебе не сделаю. Давай… поговорим…
До него постепенно дошла вся нелепость и странность сложившейся ситуации. Неужели тёща действительно держала в подвале живого человека? То есть, тьфу, не мёртвого же.
Чернота перед его лицом сгустилась, а затем резко рассыпалась на миллиарды белых огоньков. Кто-то поднял телефон с включенным фонариком. Блики света отразились от зеркал, которые, оказывается, были развешаны на стенах. Грибов рефлекторно поднял руки к лицу. Из глаз брызнули слёзы, и уже в размытой и искажённой картинке он увидел девушку лет двадцати пяти, которая стояла в полуметре от него.
Это была та самая девушка, соседка, с которой он разговаривал минут двадцать назад!
Но как же сильно она изменилась.
Лицо у девушки было в бурых кровоподтёках, губы порваны, вокруг глаз — синяки. Вместо одежды на ней оказалась драная накидка. Запястья туго стянуты верёвкой. В одной руке она держала телефон, а в другой зажала связку ключей — его, Грибова ключей! — выставив между пальцев офисный тонкий ключ.