В шкафу висит красивое серо-жемчужное платье, которое утром будет надето, бордовые лаковые шпильки к нему стоят в коридоре.
Дуня поудобнее устроилась на плече с темной вытатуированной вязью. Она знала там каждую линию, с закрытыми глазами могла воспроизвести узор и всякий раз читала в сложных переплетениях новую историю. Ведь любой этнический орнамент всегда несет в себе послание. Меняется время, меняется послание. Что ждет их завтра?
– Ты придумал десять слов или все же будет речь? – спросила негромко.
– Будет десять слов. Но! У меня прогресс. Все десять будут разные. И – внимание – цензурные!
Вполне в Ванином духе. Дуняша рассмеялась и поцеловала мужа в шею, как раз туда, где вязь только начиналась. Поколдовала на удачу. И туда же пробормотала:
– Придется такое историческое событие снять на камеру.
– И без тебя будет кому снимать, – Иван потянулся к выключателю. – У тебя другая работа.
И эта работа ей нравилась. «Любимая женщина» – самая лучшая работа на свете.
– Надеюсь, они все-таки уже спят, – пробормотал Ваня, касаясь губами щеки своей Дульсинеи.
В квартире было тихо-тихо. Правда – недолго. Вскоре на кухне снова захлопали холодильником, и почти сразу же послышалось громкое ломающимся юношеским голосом:
– Ма-а-ам, ты мне утром сделаешь блинчики на завтрак?
Добрый вечер
– Добрый вечер, сегодня с вами проведу его я, Татьяна Тобольцева. Лето в самом разгаре, если верить прогнозам, в ближайшие выходные будет солнечно и тепло. И я думаю, что в пятницу, когда рабочая неделя осталась позади, самое время поговорить о чем-то веселом, беззаботном и светлом. Например, о детстве. Тема сегодняшнего разговора – наше детство. Давайте поделимся своими воспоминаниями друг с другом. В свою очередь обещаю рассказать пару-тройку забавных историй из собственной жизни. Жду ваших звонков, сообщений, ну а пока послушаем песню.
* * *
Он был один. Стоял на верхней палубе и разглядывал проплывающий мимо берег. Майе отлично виделся четкий, словно нарисованный остро отточенным карандашом профиль. На плечи накинут белый свитер… а виски совсем-совсем белые… Она стояла, смотрела на мужа и слышала музыку. В последнее время она все время слышала музыку, когда была рядом с Ильей. Удивительно. Музыка схожа с книгами. В разном возрасте одно и то же произведение воспринимается по-разному. В юности «Адажио» Марчелло казалось ей очень-очень грустным и почему-то написанным для пожилых людей.
А сейчас оно звучит в ее муже. И каждый раз по-новому, подругому.
В его струнных переливах слышится усталость, когда Илья поздно возвращается домой, и благодарность, когда она оглядывается назад, на прожитые вместе годы, и нежность, когда прижимается лицом к его плечу, привычно ища тепла и опоры. И сейчас Майя слышала эту же музыку, а музыка рассказывала о красоте.
Вечерняя Москва, слегка розовеющее у горизонта небо, неспешный ход теплохода, в небе птицы, на палубе – муж, который, выполнив все обязательные для подобного вечера церемонии, переговорив с партнерами о важном, решил уединиться.
– Привет, – сказала она тихо, встав рядом.
– Привет, – улыбнулся он, снял с плеч свитер и накинул его на Майю. – Здесь прохладно.
Свитер пах Ильей – едва уловимая привычная нота горчинки.
– Никогда не смотрел на город с такого ракурса. Оказывается, когда плывешь, все кажется немного другим, куда-то исчезает городская круговерть, и время становится неторопливым.
– Мне бы хотелось замедлить время, – ответила Майя. – Тебе Юня не звонил?
– Нет, но написал. Сказал, что в выходные приедет.
Майя чуть слышно вздохнула. Но Илья услышал. Переезд сына в отдельную квартиру дался ей нелегко. Их единственный ребенок рано повзрослел, и Илья интуитивно чувствовал, что удерживать его нельзя.
Он обнял жену за плечи.
– А что с вашим концертом?
Майя на удивление быстро адаптировалась к преподавательской деятельности в консерватории, ученики ее любили, и она любила своих учеников, никогда не отказывая им в помощи.
– Договорились, что в начале сентября будет. В августе начнем репетировать. И знаешь… я решила попробовать включить в программу «Адажио» Марчелло. Мне всегда казалось, что это произведение не для юности, а сейчас хочется услышать, как оно зазвучит у них. Может, я открою для себя что-то новое.
– Может.
Несмотря на твердо принятое несколько лет назад решение стать преподавателем, Илья не раз задавался вопросом, чего стоило Майе уйти из Большого. Из таких театров по доброй воле не уходят. И Илья, который не один год был вхож за кулисы, как никто это знал. Балерины, пытающиеся всеми способами продлить свой недолгий танцевальный век, баритоны и сопрано, готовые и в пятьдесят исполнять партии юных влюбленных. Отсюда все внутренние войны, интриги, желание не сдать позиции, задержаться, удержаться. А Майя ушла… Сама. Из главного театра страны. Так чего ей это стоило? О чем молчит?
Единственное, что Илья знал точно, – не жалеет. Именно это было самым главным. Чтобы не жалела, чтобы продолжала чувствовать полноту жизни. Кажется, получалось.
Она прикрыла глаза и глубоко вдохнула речной воздух.
– Совершенно удивительный вечер, такое умиротворение, что даже все люди на берегу кажутся счастливыми и безмятежными.
– Это обманчиво.
– Знаешь, – Майя повернулась к мужу, – вот если я сейчас помашу кому-нибудь рукой, мне ответят.
– Думаешь? – его глаза улыбались.
– Проверим? – в ее появились искорки.
– Ставка?
– Проигравший принесет чай.
– Идет.
Девочка… какая же она все-таки девочка. И он не замечал ни ее морщинок, ни жилок на руках, которые начинали предательски выдавать возраст. Ничего не замечал. Он знал только, что сейчас они будут здесь пить чай и смотреть на берег и реку. Вдвоем.
– Ну что, я поднимаю руку.
* * *
«Мерседес» стоял недалеко от консерватории. Зеленый, двухдверный, спортивный. Ваня притормозил около машины, перекинул рюкзак на другое плечо и присел на корточки – рассмотреть покрышки. Крутяк. Живут же люди! Хоть бы раз на такой тачке прокатиться. Парень протянул руку, чтобы дотронуться до блестящего крыла.
– Что ты делаешь около моей машины?
Перед глазами возникли ноги. Ноги были в отличной обуви – под стать «мерседесу». Ваня поднял глаза. Ну, все ясно, ботаник из консерватории – в руках папка, из папки торчат нотные листы. Говорила бабушка Идея: «Ванечка, ты должен играть на фортепиано, потом поступишь в консерваторию…» Про то, что к консерватории Ваня будет рулить на «мерседесе», бабушка Идея, правда, ничего не говорила. А могла бы и предупредить.