— Просто удивительно, — сказал Аллейн, — как это вам удалось все запомнить. Вы же видели это только один раз. Невероятно. Как вам это удалось?
— Я… э-э… у меня есть ошень хорошая память. — Миссис Бюнц издала нервный смешок. — А на такие вещи у меня память вообще феноменальная… — Ее голос дрогнул. Видно было, что фольклористка испытывает огромную неловкость.
Аллейн поинтересовался, не делала ли она заметок, и та поспешно ответила, что не делала, и, кажется, тут же обеспокоилась, не противоречит ли сама себе.
Ее описание танца в точности соответствовало всем предыдущим версиям, за исключением нескольких деталей. Она будто бы плохо помнила первый выход Лицедея, когда он, как рассказывали другие, стучал по Мардианскому дольмену своей шутовской палкой. Однако после этой сцены она воспроизводила все безупречно вплоть до момента, когда Ральф украл у Эрни меч. В этом месте память тоже загадочным образом подвела ее. Она помнила лишь, что Конек куда-то выходил, но начисто забыла, как Эрни гнался за Ральфом, и едва вспомнила, как Ральф забавлял толпу, играя с его мечом. Кроме того, эта ее странная фрагментарная неосведомленность явно смущала ее саму. Она начинала метаться и уводить разговор в сторону.
— Сольный танец был просто потрясающий…
— Подождите, подождите, — остановил рассказчицу Аллейн.
Она судорожно сглотнула.
— Послушайте-ка, миссис Бюнц. Мне ничего не остается, как предположить, что с конца первого танца — того, где понарошку убивают Шута, — до начала сольного танца вы не следили за действием. Это так?
— Просто мне было это не очень интересно…
— А откуда вы узнали, что это не интересно, если и не удосужились посмотреть? Так смотрели вы или нет, миссис Бюнц?
От страха она даже разинула рот — Аллейн подумал, что эта пожилая, напуганная до ужаса женщина, вероятно, мысленно представляет сейчас полицейских монстров из своего прошлого. Он почувствовал угрызения совести.
Похоже, доктор Оттерли испытывал то же самое.
— Не волнуйтесь так, миссис Бюнц, — постарался он успокоить немку. — Вы же знаете, что бояться нечего. Они лишь пытаются выяснить, что было на самом деле. Соберитесь.
Он положил ей на плечо свою большую руку. Женщина испустила пронзительный визг и дернулась от него.
— Ого-го! — добродушно воскликнул доктор. — Что это с вами? Нервишки? Фиброз?
— Э-э-э… да. Да! Погода холодная.
— Морозит плечи?
— Ja
[41]. И это тоже.
— Миссис Бюнц, — вмешался Аллейн, — позвольте, я напомню вам кое-что — думаю, вы это знаете не хуже меня. Так вот, в Англии полицейский Устав составлен так, чтобы надежно защищать человека от нападок или давления со стороны офицеров следственного отдела. Невиновным людям бояться абсолютно нечего. Абсолютно. Вы понимаете?
Она начала что-то говорить, но очень неразборчиво, так как опустила голову, а кроме того, едва ворочала языком.
— …потому что я немка. Вас нисколько не волнует, что я была антифашисткой, что меня натурализовали. Если я немка, значит, я способна на все! В Англии все так относятся к немцам…
Все трое принялись шумно ей возражать. Однако она слушала их с таким видом, будто все это ей нисколько не интересно.
— Они думают, что я способна на все, — повторяла она. — Буквально на все.
— Вы говорите так из-за того, что Эрни Андерсен выкрикивал вчера обвинения в ваш адрес?
Миссис Бюнц закрыла своими узловатыми ручками лицо и принялась раскачиваться из стороны в сторону.
— Вы помните, что он кричал? — спросил Аллейн.
Доктор Оттерли собрался было возразить, но, перехватив взгляд Аллейна, промолчал. Аллейн продолжал:
— Итак, он указал на вас мечом — верно? И сказал: «Спросите у нее. Она знает. Это все она сделала». Что-то в этом роде, не правда ли? — Он подождал, но она продолжала раскачиваться, не отнимая рук от лица. — Как вы думаете, почему он так сказал, миссис Бюнц?
То, что она едва слышно промычала в ответ, явилось для всех полной неожиданностью:
— Потому что я женщина.
2
Сколько ни пытался, Аллейн так и не смог добиться от миссис Бюнц сколько-нибудь вразумительного объяснения. Он спросил, не связано ли это с тем, что женщин не допускают к ритуальным танцам, но она принялась с такой горячностью отрицать это, что стало ясно: он опять попал в точку. Захлебываясь словами, немка, к вящему смущению Фокса, начала говорить о сексуальном элементе в ритуальных танцах.
— Мужеженщина! — выкрикнула миссис Бюнц. — Это старинный символ плодородия. И Конек тоже — вне всякого сомнения. А как Бетти его залюбит, а Конек его…
Тут она поняла, что ее объяснение никуда не годится, и немного смешалась. Доктор Оттерли, который был весьма наслышан о ее посещении Кузнецовой Рощи, напомнил даме, что она очень рассердила Лицедея тем, что зашла к нему в кузницу. Он спросил ее, не кажется ли ей, что Эрни, говоря так, мог иметь в виду, что она принесла в их дом несчастье?
Миссис Бюнц ухватилась за это предположение с поистине безумной радостью.
— Да! Да! — вскричала она. Мол, Эрни именно это и имел в виду!
Но Аллейн нисколько не разделял ее ликования — более того, он счел его притворным. Женщина бросила на него быстрый взгляд. Старший инспектор осознал, что любая снисходительность или знак внимания с его стороны будут расценены ею как слабость. У нее было свое представление об офицерах следственного отдела.
Внезапно она повела плечами, стараясь, чтобы движение было не заметно под толстым слоем шерстяной одежды. Рука ее воровато потянулась, чтобы дотронуться до плеч, но поспешно вернулась на место.
От Аллейна не укрылось это быстрое движение.
— У вас что — побаливают плечи? Может, доктор Оттерли вас осмотрит? Я уверен, он согласится.
Доктор с готовностью заскрипел своей сумкой, но миссис Бюнц повела себя так, будто его предложение было равносильно предупреждению судьи. Молча, как немая, она затрясла головой, лицо ее посерело, и казалось, еще немного — и она грохнется в обморок.
— Я не задержу вас надолго, — сказал Аллейн. — Еще один-два вопроса, не больше. Первый такой: когда во время представления к вам близко подходил Конек?
Тут она поднялась на ноги — медленно и тяжело, как старый и изможденный тяжелыми боязнями человек. Фокс посмотрел поверх очков на дверь. Аллейн и доктор Оттерли встали и, не сговариваясь, подошли к миссис Бюнц. Аллейн подумал, что неплохо было бы все же исхитриться и задать ей вопрос, от которого у нее не начнется горячка или припадок, — так, для разнообразия.
— Вы как-нибудь общались с Коньком? — продолжал настаивать он.