Евгений усмехнулся, ибо песня эта была ему до боли знакома. Разгильдяи, не желающие учить общественные науки, ближе к сессии все как один превращались в хороших мальчиков и девочек и серьезных ученых.
– А вы сухарь, – Ануфриева вдруг кокетливо толкнула его локтем, – настоящий неприступный сухарь. Такая интересная женщина к вам ходит, натуральная Кармен, а вы… Эх!
– Кто? Лидия Александровна? – уточнил Евгений.
– Господи, ну не я же! Лида – это просто чудо, загляденье! Любой мужчина сочтет за счастье ей услужить.
– Неужели? Не замечал…
– Страшно подумать, что станет с нашим миром, когда мужчины перестанут замечать красивых женщин!
Евгений заметил, что на рабочем месте Родина уполномочила его оценивать знания, а не красоту.
– Сухарь, совершенный сухарь! – Ануфриева погрозила ему пухлой ручкой, унизанной кольцами поистине исполинского размера. – Позвольте вам сказать, что вы ужасный зануда и формалист. Девушки таких не любят.
– Странные вы люди на кафедре туберкулеза, – усмехнулся он, – сначала является ко мне соискательница и не может ответить ни на один мой вопрос, а потом приходите вы и сообщаете то, о чем я не спрашивал.
Он думал, что Зинаида Константиновна обидится, но она, улыбаясь, сказала, что дерзость – симптом настоящего мужчины, из чего Евгений понял, что его собираются взять измором, и капитулировал:
– Хорошо, пусть приходит, сделаю все, что в моих силах. Естественно, не как мужчина, а как преподаватель.
Ледогорова прискакала в третьем часу, румяная с мороза и с улыбкой до ушей.
Евгений пригляделся, пытаясь найти в ней ту неземную красоту, которая заменяет знание философии, но увидел только угловатую брюнетку с высокими скулами, раскосыми глазами и великоватым хищным носом.
А потом вдруг на секунду промелькнуло что-то, и больше он уже не мог отвести глаз.
Лидия Александровна отряхивала снег с плеч и шапочки, разматывала длинный шарф крупной выпуклой вязки и, смеясь, рассказывала, как сегодня стахановским методом переделала дела, отпросилась пораньше и боялась, что не отпустят, но, слава богу, коллектив понимающий. А он все всматривался со смутным чувством, что это вопрос жизни и смерти – вновь увидеть ее чудесное преображение.
С грохотом придвинув стул к его столу, Ледогорова села и оказалась так близко, что у Евгения закружилась голова, и ему пришлось уставиться на Фридриха Энгельса, сурово и с укоризной глядящего с портрета на своего заблудшего последователя.
Пауза, похоже, затянулась, потому что Лидия Александровна кашлянула.
– Вы занимались? – спросил он.
Она энергично кивнула.
– Тогда, учитывая вашу ситуацию, билет тянуть не будем, а я задам самый простой вопрос, – Евгений нахмурился, прикидывая, что гарантированно не вызовет затруднений даже у слабо подготовленного человека, – коротенько изложите мне суть работы Владимира Ильича Ленина «Материализм и эмпириокритицизм». Буквально в двух словах.
– А, это легко! – Ледогорова просияла. – Это о критике империализма.
Евгений оторопел.
– Империализм это очень, очень плохо, – проникновенно заявила Лидия Александровна.
Евгений вскочил:
– Да вы издеваетесь, что ли, надо мной?
– Нет, а что?
– А то, что ситуация из серии «какого цвета учебник»! Если бы вы хоть раз его открыли, то увидели бы, что не империо-, а эмпириокритицизм.
– Ах вон как… Но империализм же все равно нехорошо?
– Да господи!
Евгений пробежался вдоль доски, злясь то ли на себя, то ли на соискательницу, то ли на основоположников за то, что много и плодотворно работали, а теперь их труды никто не хочет понимать.
– Ну, пожалуйста-пожалуйста! – взмолилась Ледогорова. – Зинаида Константиновна обещала, что вы поставите!
Он отмахнулся:
– Я и так пошел вам навстречу, задал простейший, азбучный вопрос.
– Послушайте, но у меня действительно нет времени к вам кататься.
– Тем более не нужно тратить его на напрасные поездки! – рявкнул Евгений. – Я же вам ясно сказал – готовьтесь.
– У меня просто мозг ломается от этой вашей науки… – упавшим голосом проговорила Ледогорова. – Как открою учебник, так дым из ушей сразу идет.
– Помнится, я вам и в этом помощь предлагал. А вы зачем-то Ануфриеву приплели…
Лидия Александровна энергично замотала головой:
– Нет, нет, я ни о чем не просила, просто Зинаида Константиновна очень за меня переживает.
Евгений хотел удержаться, но не смог:
– А она не переживает, что допускает к самостоятельной научной работе человека, сломавшего, как вы говорите, мозг на самых азах философии?
– За это не волнуйтесь, – Ледогорова встала и резким мужским жестом одернула пуловер, – что ж, если упрашивать вас бесполезно…
– Бесполезно, – буркнул Евгений, стараясь не смотреть на ее небольшую высокую грудь.
– Тогда я пойду. Всего хорошего.
Он долго смотрел, как она быстро уходит по длинному коридору, на ходу накручивая свой шарф, длинный, как шлейф. Когда дверь на лестницу закрылась за ней, Евгений отправился в туалет курить, недоумевая, почему он вроде бы поступил как честный человек и принципиальный преподаватель, а на душе такое чувство, будто опозорился.
До следующей пары оставалось еще полчаса, и он, позвякивая в кармане своими богатствами в размере ноль рублей тридцать копеек, отправился в столовую.
Первое, что он увидел, войдя в низкий зал, пропахший котлетами, был знакомый шарф. Ледогорова стояла в очереди вместе с парнем совершенно былинного вида. Лицо его показалось Евгению знакомым, и, кажется, он сам тоже пробудил в молодом богатыре какие-то смутные воспоминания, потому что тот поглядывал на него, хмурясь. Явно они пересекались, но где и когда, осталось загадкой для обоих. Взяв поднос, Евгений встал за ними, надеясь, что Ледогорова его не заметит, но, услышав ее речь, понял, что лучше было бы сразу дать о себе знать.
– Дебил, придурок, черепаха унылая, – громко высказывалась Лидия Александровна, – маменькин сынок! Конечно, когда ему еще насладиться положением доминирующего самца!
На секунду Евгений понадеялся, что речь идет не о нем, но соискательница в следующем же предложении развеяла его сомнения, одним махом припечатав всех никчемных мужиков, которые совершенно заплесневели и оскотинились в гуманитарных науках и мстят нормальным людям за то, что женщины им не дают.
Он подумал уйти, пока она его не заметила, но, с другой стороны, не ходить же голодным оттого, что всякие невоспитанные дуры орут о тебе всякие гадости.
– Не дай бог, он заболеет, просто не дай бог! – напористо продолжала Лидия Александровна. – Попадись он только ко мне в руки, так будет сначала пятьдесят восемь клизм, а потом только уже все остальное лечение.