И это представляется очень уместным, ибо Воннегут, как мы уже говорили, столь же страстно относился к тем идеям, которые передают его персонажи, сколь и к самим этим персонажам. Во «Времетрясении» его вымышленное альтер эго объясняет:
«Если бы я тратил время на создание персонажей, – сказал Траут, – я бы никогда не собрался привлечь внимание читающей публики к действительно важным вещам, как то: непреодолимые силы природы, антигуманные изобретения, вздорные идеалы, а также политика и экономика, из-за которых героям и героиням становится тухло и дохло».
Траут мог бы сказать – и то же самое можно сказать обо мне, – что он создавал карикатуры, а не персонажей. Кстати, в его неприязни к так называемой массовой литературе не было ничего оригинального. Это обычное явление среди писателей-фантастов
[436].
В «Завтраке для чемпионов» повествователь говорит:
Мы с Килгором Траутом одного мнения насчет реалистических романов, где выискивают подробности, словно ищутся в голове. В романе Траута под названием «Хранилище памяти Пангалактики» герой летит на космолете длиной в двести и диаметром в шестьдесят две мили. В дороге он взял реалистический роман из районной космолетной библиотеки, прочел страниц шестьдесят и вернул обратно.
Библиотекарша спросила его, почему ему не понравился этот роман, и он ответил: «Да я про людей уже и так всё знаю»
[437].
Воннегут отмечает, что Ральф Эллисон в своем «Человеке-невидимке» не снабдил персонажей никакими любовными увлечениями – как и Селин в «Путешествии на край ночи». Сам он тоже этого не делает, по сходным причинам (как признаётся одному интервьюеру):
Я стараюсь не допускать страстную любовь в свои книги потому, что, как только всплывает эта тема, становится невозможно говорить о чем-то другом. Читатели и слышать не хотят ни о чем. Они с ума сходят по любви. Если влюбленные воссоединяются – всё! Рассказу конец, даже если в следующую минуту начнется третья мировая или небо почернеет от летающих тарелок
[438].
~
В «Механическом пианино» приводится замечательный, уморительно-смешной пример «реалистичного» супружеского диалога и споров, в которые часто втягиваются муж с женой. Я бы с радостью воспроизвела его целиком, потому что иначе я бы (если воспользоваться уже упоминавшейся воннегутовской метафорой) показала вам лишь фрагмент вазы. Но это слишком длинный отрывок, лучше сами его прочтите – в главе 18.
Несмотря на все свои громкие заявления, Воннегут обладал великолепными способностями придумывать персонажей, анализировать их и эффективно использовать в своих историях. У него многому можно научиться по части протаскивания персонажей в текст: для этого достаточно пристальнее вглядеться в его героев.
~
Да, может, Воннегут и обладает меньшей квалификацией в сфере создания полноценных и полнокровных персонажей, чем искусные реалисты. Он вообще меньше распространялся о создании героев, чем о сюжете и зачинах. Но кое-какие намеки все же давал:
Читатель не в состоянии одинаково переживать сразу за дюжину персонажей. Он начинает путаться в них, а потом – скучать: он уже толком не может уследить за тем, кто есть кто. Поэтому мы отдаем все важные действия и монологи горстке персонажей. Мы создаем звезд. По сути, мы говорим аудитории: следите лишь за звездами, узнайте о них хотя бы что-нибудь, и тогда вы ничего не упустите
[439].
Тут пора привести правило № 2 воннегутовского «краткого начального курса писательского мастерства»:
Дайте читателю как минимум одного героя, за которого можно «болеть»
[440].
Вот пример из «Сирен Титана»:
– Индианаполис, в Индиане, – сказал Констант, – был первым американским городом, где белого повесили за то, что он убил индейца. Если там живут люди, которые способны повесить белого за убийство индейца, – сказал Констант, – этот город мне подходит
[441].
Не знаю, как вы, а я вот сразу же начинаю «болеть» за персонажа, которому нравится город по таким причинам. Мне такие персонажи по душе.
~
Персонажи обретают форму словно бы сами по себе. Они могут говорить и действовать, раскрывая многие тайны автора словно бы помимо его воли, так что порой даже как-то страшновато. В «Завтраке для чемпионов» Воннегут кое-что поясняет:
Бармен несколько раз встревоженно оборачивался в мою сторону. Но кроме черных очков, закрывавших мои глаза, он ничего не видел. А я и не беспокоился, что он меня выставит из бара. Создал-то его я сам. И имя ему я придумал: Гарольд Ньюком Уилбур. Я наградил его Серебряной звездой, Бронзовой звездой, Солдатской медалью, медалью «За примерное поведение и службу» и медалью «Пурпурное сердце» с двумя пучками бронзовых дубовых листьев, так что в Мидленд-Сити среди ветеранов он был на втором месте по количеству регалий. Я спрятал все его награды у него в шкафу под носовые платки.
‹…›
Он продолжал глазеть на меня, хотя мне уже не терпелось его остановить. Но я не вполне мог управлять созданными мной персонажами. Я мог только приблизительно руководить их движениями – слишком большие это были животные [курсив мой. – С. М.]. Приходилось преодолевать инерцию. Я был, конечно, связан с ними, но не то чтобы стальным проводом. Скорее, было похоже, что нас связывала изношенная, пересохшая резиновая передача
[442].
Это самое поразительное, что может произойти с создателем персонажей. Это самая большая награда для него. Герои начинают вольничать, словно бы создавая автора сами.
~
Впрочем, ваше отношение к собственным персонажам остается у вас под контролем. Во всяком случае вы можете взять их под контроль.
Поскольку Воннегут был «и юмористом, и серьезным романистом», его часто сравнивают с Марком Твеном, которым он безмерно восхищался. В 1979 г. его пригласили выступить на столетнем юбилее завершения строительства твеновского дома в Хартфорде (штат Коннектикут). Вот небольшая выдержка из произнесенной им там речи:
Хочу процитировать прежнего владельца этого дома: «Когда я встречаю в художественной или биографической литературе четко очерченное действующее лицо, я обычно отношусь к нему с самым живым интересом, так как был знаком с ним раньше – встречал его на реке»
[443].