Жизнь его была трагична. Казалось, нечто мистическое не позволяет сбыться его мечтам. Судьба подарила ему намного больше возможностей, чем большинству мужчин. Некоторые добивались успеха, имея куда меньше оснований для этого. В минуты уныния Охеда представлял себе, что судьба уготовила ему умереть в нищете, быть может, даже голодной смертью, как когда-то в молодости предсказала в Андалусии одна цыганка.
Вера в злой рок судьбы заставляла его вспоминать Анакаону, прекрасную королеву Золотой Цветок. Она стремительно ворвалась в жизнь капитана, любовь их, продлившись несколько коротких дней, осталась лишь чудесным воздушным воспоминанием, а судьба готовила ему новые душевные испытания: видеть это восхитительное создание, идущее на виселицу, и при этом не иметь возможности что-либо сделать, чтобы спасти ее.
Каждый раз, когда дон Алонсо начинал сокрушаться по поводу несчастий своей жизни, Лусеро входила в роль матери семейства: матроны, живущей вне юношеских страстей и отрешившейся от любви, чтобы полностью посвятить себя домашнему очагу.
– Не думайте больше об этом, дон Алонсо, – говорила она Охеде. – Да поможет вам бог во всем, что связано с Верагуа, и вы соберете там горы золота. И вы увидите, как самые знатные дамы Испании будут искать встречи с вами, мечтая о том, чтобы вы взяли их в жены. Почему бы и нет, посмотрите, как молодой адмирал, будучи сыном того человека, с которым мы приехали на этот остров, сейчас стал мужем доньи Марии, родственницы короля.
Однако то спокойствие сильной женщины, которое демонстрировала Лусеро, смелая в разговорах, но благоразумная и верная в своих семейных привязанностях, не препятствовало нарастающему внутри нее беспокойству.
Ей уже хотелось, чтобы дон Алонсо как можно реже навещал ее. В его глазах Лусеро замечала какое-то тревожное выражение. Ей было известно, с какой агрессией этот порывистый и отважный человек устремлялся к своей цели.
Женская интуиция подсказывала ей, что вокруг нее сжимается кольцо желания, стремящегося ее подавить.
С каждым разом во время своих визитов Охеда говорил все меньше и меньше, подолгу молчал, и это казалось ей угрожающим: капитан постоянно опускал глаза, словно внутри у него шла бесконечная битва между сомнениями и желаниями.
Дон Алонсо стал появляться в самое неожиданное время, словно пытался застать молодую женщину в одиночестве. Лусеро чувствовала себя спокойнее, когда сын был дома, однако Алонсико приводили в восторг занятия с этим ветераном колонии, другом отца, каждый день бравшим его с собой в дальний лес, чтобы научить обращению с арбалетом, стреляя по попугаям и обезьянам.
Отважная Лусеро размышляла, нет ли в этом какого-нибудь скрытого замысла дона Алонсо, однако поскольку Алонсико отказывался ее слушаться и постоянно следовал по пятам за своим учителем, она смирилась с тем, что ей придется в одиночку противостоять опасности, исходящей от Охеды.
Она старалась не встречаться со своим гостем в глубине сада вдали от дома, словно тень деревьев, река, море вдали, пение птиц и даже шелест листьев могут побудить Охеду к дурным поступкам. Она всегда старалась усадить его у входа в свое скромное жилище, на том месте, откуда было видно распятие, висящее на стене, а также меч, щит и остальное оружие уехавшего Фернандо. Словно это все могло вернуть разум рыцарю, из-за дьявольских соблазнов сбившемуся с пути.
То, чего так опасалась Лусеро, надеясь в то же время, что этого не произойдет, случилось однажды вечером, внезапно и грубо, как столкновение тел в неожиданной схватке.
Речь дона Алонсо была полна отчаяния. Лишь сейчас он понял, что всегда любил лишь Лусеро, с того самого момента, как увидел ее на карраке в порту Кадиса, и ограничивал себя в пище во время осады форта Святого Фомы, лишь бы она не страдала от голода. Теперь он убедился, что это – любовь. А в те далекие времена он смотрел на нее с притворным равнодушием, словно она была одним из них, юношей – искателей приключений. К тому же ее будущее материнство внушало уважение.
Единственной женщиной, достойной такого вождя, как он, была сильная духом Лусеро, готовая следовать за ним в самых рискованных путешествиях, с телом амазонки, которое в любви способно подарить грубое удовольствие двух столкнувшихся необузданных стихий.
И тут он внезапно набросился на нее в порыве страсти, с обезумевшими глазами и трясущимися от возбуждения руками.
Лусеро, с мужской ловкостью увернувшись от его натиска, заскочила внутрь дома. Глаза ее полыхнули гневом. Голос стал хриплым, как уже случалось однажды, когда она сражалась рядом с Куэвасом, отбиваясь от толпы вооруженных индейцев.
– Какая низость! Поступок, достойный дикого индейца! – срывающимся от переполняющих ее эмоций голосом воскликнула Лусеро. – И это вы, ваша светлость, дон Алонсо, творите это?
Она потянулась рукой к мечу мужа, висящему на стене, и выхватила его из ножен с такой яростью, что все остальное оружие закачалось и обрушилось на пол.
Не задумываясь о том, что может ранить Охеду, ослепленная своей яростью, Лусеро вытянула руку, коснувшись острием меча груди человека, который охотился за ней.
На мгновение оба замерли. В порыве своего гнева она казалась еще выше, и с каким-то превосходством смотрела на этого разъяренного самца, который был ниже ее ростом и которого девушка пыталась обуздать с помощью меча.
Ситуацию изменила удивительная ловкость «того, у кого быстрые ноги».
Лусеро вдруг потеряла его из виду, и тут же рука, словно железные наручники сдавившая правое запястье, заставила ее выронить оружие.
Она вдруг почувствовала, как твердые, обволакивающие и беспокойные, словно живой металл, мужские руки стиснули ее тело.
Лусеро отчаянно сопротивлялась этому натиску. Она поняла, что капитан вот-вот одержит верх, и ощущение того, что ей придется сдаться против своей воли, еще больше усилило ярость.
Девушка почувствовала на губах поцелуй Охеды, и в ответ укусила его до крови. Рана еще больше усилила агрессию нападавшего, и он, словно Лусеро была врагом, встряхнул ее так, что она согнулась пополам.
Лусеро упала на пол и, понимая всю свою беспомощность против такого ловкого и сильного противника и то, что в конечном итоге он все равно справится с ней, попыталась использовать голос.
Кричать и звать на помощь – бесполезно, вряд ли кто-нибудь услышит ее. Индейцы, работая в саду, находятся слишком далеко, две служанки стирают одежду в ближнем ручье. Но она все равно интуитивно начала говорить, полагая, что в данный момент слова могут стать ее единственным оружием.
Защищаясь из последних сил, хрипя, Лусеро призывала на помощь уважаемого Хуана де ла Косу, просила защиты у своего Фернандо, словно голосом могла материализовать их.
Произнесенные несколько раз подряд два этих имени возымели действие, и железные тиски, сковавшие молодую женщину, ослабли, она смогла приподняться, столкнув с себя это враждебное тело, которое перестало давить на нее своей тяжестью.