Постепенно у меня сложилось представление о пациентах этого отделения, и я расположила их в определенном порядке в соответствии с их способностью существовать в обществе других людей. В самом низу этой иерархии находились те, кто еще ни разу не выходил и, по всей видимости, никогда уже не выйдет из вегетативного состояния. Мать Кевина с завистью смотрела на то, как я приближаюсь по коридору, катя перед собой М. Она сидела возле кровати своего сына и ждала, чтобы он кашлянул. Тогда я хотя бы вспоминаю, какой у него голос, сказала она без малейшей жалости к себе. На дверце шкафчика висела фотография большеголового молодого человека. Он смущенно улыбался в пространство перед собой. Водитель, гнавший по встречке, погиб на месте, двое его приятелей отделались легкими царапинами. Мать Кевина завидовала мне, в то время как я завидовала людям, пришедшим навестить родственника, у которого был перелом ноги или проблемы с сердцем, или какая-нибудь инфекция – пусть даже рак. Где-то между Кевином, находившемся в самом низу иерархической лестницы, и М., у которого, казалось, каждый день получалось сделать что-то новое, находилась группа пациентов, которые не поднимались с инвалидного кресла, однако могли жестикулировать. Это были люди, чья способность к коммуникации сводилась к знакам, которыми они выражали отвращение или восхищение, или же люди с полностью стертой мимикой, у которых все провисало или было стянуто в узел вокруг носа. Вариаций было бесчисленное множество, и выглядели они страшно. Особенно сильное впечатление произвел на меня один турок. Он был больше двух метров ростом, и, поскольку его состояние, так же как и состояние М., было некритичным, но обмен веществ у него был хуже, чем у М., то постепенно все его свитера стали ему малы, и из-под них выглядывал мягкий волосатый живот. Этот турок бродил, обходя прямоугольную рекреацию отделения маленькими шажками, устремив неподвижный взгляд в какую-то точку перед собой. Его руки висели вдоль тела, а пальцы были полусогнуты, как у спящего. Единственный раз он проявил хоть какую-то эмоциональную реакцию, когда физиотерапевт предложила ему какао из автомата, стоявшего в общей комнате для отдыха. Тут он широко улыбнулся, выпил какао в три глотка и сразу же попросил еще. Потом мне рассказали, что раньше он торговал фруктами и овощами на рынке, пока с ним на работе не произошел несчастный случай. У меня все стоял перед глазами опускающийся кузов грузовика, бьющий его по макушке и мгновенно превращающий Мехмета в большого ребенка, на которого жена смотрела теперь с такой безнадежностью во взгляде, что мне приходилось отводить глаза в сторону, когда его семья сидела в общей кухне за столом и уплетала принесенную с собой еду. Его дети были заняты друг дружкой, у них была возможность спрятаться в собственном мире, возиться и играть в коридорах. Она же была непоправимо одинока.
Мы сели на автобус А1 на Лилле Триангель. Я поставила коляску на тормоз и стянула до пояса комбинезон на ребенке, сняла с него шерстяную шапку-шлем. Мы очутились за пределами мира, время стало простым. Я ничего не ждала от грядущих дней. Автобус проехал мимо Кастеллет, свернул на Сторе Конгенсгаде, миновал всю эту сверкающую дороговизну, группы туристов рядом с универмагом «Магазин» и проследовал по маршруту дальше, в сторону центрального вокзала. Пока автобус поворачивает, съезжая с моста Тиетгенсбро, на улицу Ингерслевсгаде и едет по ней, на несколько секунд в поле зрения появляются ворота, ведущие во двор дома, в котором находится наша квартира. После того как случилось несчастье, я заходила в нее всего один раз. Планировала забрать книги и одежду, убедиться, что выключены свет и плита, хотела достать все из холодильника и вынести мусор. Моя мама ждала внизу в машине, но я решила, что могу себе это позволить, и зарылась лицом в футболку, которую он носил. Когда тоскуешь по кому-то, это не похоже ни на что другое. Это чувство поражает тебя и распространяется настолько быстро, что тебе кажется, тело сейчас даст трещину от затылка до зада. Я стояла в нашей спальне и вдыхала воздух сквозь поношенный хлопок до тех пор, пока его запах не растворился окончательно в воздухе комнаты. Я ногой задвинула ящик для нижнего белья на место и затворила дверцы шкафа, заправила кровать. На кухне помыла бокалы и протерла стол, потом собрала в три сумки из «ИКЕИ» одежду и книги.
В ту пятницу, когда все случилось, М. рано освободился на работе. Он вошел в парикмахерскую, когда я все еще сидела с тяжелым воротничком вокруг шеи и накидкой на плечах. Мастер попросила его подождать на диване у меня за спиной. Я перехватила в зеркале его взгляд, я чувствовала смущение из-за новой прически, в которой парикмахер непрестанно что-то поправляла. Волосы спадали мне на лицо гладкими прядями. Есть фотография, на которой я в кафе, из которого мы скоро уйдем, чтобы отправиться домой и заняться сексом. Я помню, что он взял меня сзади, но не помню, кончил ли он в этой позиции и что я при этом испытывала. Еще есть снимок со мной, сделанный в гостиной на веб-камеру и обработанный в программе PhotoBooth. На нем меня видно от шеи и выше, но я знаю, что я была без одежды, а он в этот момент был в ванной, и я послала фотографию своей сестре с комментарием: новая прическа! Последний раз я видела его на лестничной площадке. Черная шапочка, пальто и особенная манера с грохотом низвергаться вниз по ступенькам. Я закрыла дверь, вернулась в спальню и оделась: черная водолазка, сапоги с высокими голенищами, глянула на свои сумочки и взяла ту, что он подарил мне в Гранаде. Синяя и мягкая, она послушно растянулась, принимая в себя упакованную наподобие вареной колбасы рисовую кашу, пакет для заморозки, в который я положила очищенный миндаль, и вишневый соус, купленный тем же утром. Дождь лил как из ведра, и я спрятала сумочку под куртку, чтобы кожа не испортилась.
Дождь все еще шел, когда я набрала его номер, вскоре после полуночи, возвращаясь домой на такси. Я слышала в трубке шум вечеринки, судя по голосу, он был в приподнятом настроении и трезвый. Где-то в медицинском журнале указаны промили, он лежит в какой-то папке в новой квартире, но разве это теперь имеет значение? Никакого. Я не помню, сказали ли мы, что любим друг друга, но наверняка сказали, почему нет?
Бар «Золотая Дама». Массажный салон «Май». Цветочная лавка на углу. Какое-то время, пока автобус ехал по автостраде, тебя не оставляло ощущение, что ты едешь куда-то далеко-далеко, потом автобус доезжал до конечной и разворачивался на остановке у больницы Видовре. Пассажиров к этому моменту практически не оставалось, и часто на конечной сходила всего пара человек. Случалось, что я была такая одна. За те три месяца, в которые я каждый день приезжала сюда, я выделила особый тип мужчин, пользовавшихся залом на первом этаже больницы как местом, где можно было погреться. Может, это были бездомные, или они просто были одиноки, а может, все дело было в том, что они предпочитали людское оживление тишине своих квартир. У одного из них всегда был с собой пакетик со сдобными булочками, которые он ел, глядя в экран одного из висевших на стене телевизоров. Другой, постарше, одна нога – в большом ортопедическом ботинке, покупал минералку со вкусом апельсина и пил ее за столиком кафе. Еще несколько выглядели вконец опустившимися, волосы у них были жирные и спутанные. Эти мужчины были там всегда, когда бы я ни пришла, но я никогда не видела, чтобы кто-то из них сел на автобус и уехал домой, хотя они, разумеется, это делали.