Ад Восточного фронта. Дневники немецкого истребителя танков. 1941–1943 - читать онлайн книгу. Автор: Ганс Рот cтр.№ 29

26 октября

Впервые за несколько дней у меня нет температуры. Моим госпиталем стала какая-то вонючая хата да солома на полу. На этот раз я простудился не на шутку – что и говорить, «русская простуда»! Каким брошенным я вдруг почувствовал себя в этой замызганной полутемной хатенке!

27 октября

Все то же самое: свинцово-серое небо, сильный ветер и дождь со снегом. Дороги в том же состоянии: куда ни глянь – везде грязь и ничего больше, иногда в метр глубиной. Вопрос войскового подвоза превратился в огромную проблему. Это не означает, что мы помираем с голоду, – слава богу, вокруг хватает и гусей и уток. Но вот курить нечего, нет сахара, кофе и вообще массы полезных и вкусных вещей, доставляемых из тыла. Вот поэтому унтер-офицер Рот и смастерил себе сигаретку из старой газеты и немецкого чая. На вкус переносимо, нашлись даже подражатели. Надо сказать, что здесь только не пытаются курить. Кое-кто занялся добычей сахара, другие гонят самогон из сухого хлеба. И все происходит в этих грязных, вонючих хатах. Стараемся вообще не выходить на улицу без крайней необходимости в такую собачью погоду, но приходится терпеть и вонь, и грязь, каких не всякая свинья стерпела бы.

Интересно, а как в такой хате, состоящей всего из одного жилого помещения, умещались по семь человек? Целые семьи?

В центре возвышается огромная, занимающая добрую треть хаты, печь, здесь все дома строят вокруг печей. Деревянные нары, очевидно, служат спальней для всей семьи. Под этими нарами и под печкой – нечто вроде кладовок.

Хрюкают свиньи, кудахчут куры, пищат цыплята. И тут же свалена картошка и все остальное.

На потолке крючья – на них подвешивается колыбель для младенцев. Представьте себе – с потолка свисает деревянное корытце с грудным ребенком. Какая-нибудь бабушка часами сидит и раскачивает колыбель либо ногой, либо привязанной к ноге веревкой, другой конец которой крепится к колыбели. Встает она лишь для того, чтобы усесться с остальной семьей за состоящий из вареной картошки ужин. Все, кто уже в состоянии самостоятельно держать ложку, усаживаются вокруг огромного чугунка и уплетают еду, пока не насытятся. Все это производит впечатление чего-то доисторического, того, что можно было вживую видеть лишь на заре человеческой цивилизации.

Наличие в доме бумаги свидетельствует об образованности и обеспеченности. Те, у кого она есть, украшают ею стены. И в нашей хате разорванные газеты, картинки из них, странички старых школьных учебников, какие-то квитанции, детские рисунки – единственное «украшение» стен.

Если не считать детских рисунков и газетных вырезок, все эти попытки украсить жилище ничего, кроме брезгливого ужаса, не вызывают. И не только из-за грязи, дыма, копоти и золы на полу, нет. В основном из-за мелких домашних обитателей, живущих своей жизнью за этой бумагой. Мы отодвигали лавки подальше от стен, но по ночам из-за бумаги доносились странный шелест, шорохи и царапанье. И мы знали – их время наступило.

На дверях ни замков, ни ручек. Сами двери – не больше чем сколоченные из досок плиты, висящие на петлях и просто прикрывающие дыру в стене. Кое-где по краям прибиты гвоздями уплотнения в виде свернутого в тонкий рулон тряпья.

Крохотные окошки не открываются вообще ни летом, ни зимой. Вместо выбитых стекол нередко используется то же самое тряпье или старая одежда, иногда набитые соломой мешочки.

Во время войны все наши чувства подвергались суровым испытаниям. Приходилось слышать крики, стоны, визги переживавших боль раненых, приходилось наблюдать сцены, после которых вообще хочется онеметь до конца жизни. Какой вони только не испытали наши носы: дыма, гари, смрада разложения на палящем солнце. Всего и не перечислишь. Но на всю оставшуюся жизнь в разум впечатаны тягостные картины быта русских.

Вот так и живут эти местные: с маленькими детьми, со свиньями в подпечьях, спят на расстеленных на печах овечьих шкурах, с запечатанными наглухо окнами, за похожими на баррикады дверями. Прибавьте к этому полтора десятка солдат с оружием, собравшихся поужинать вокруг тускло светящей керосиновой лампы. После этого дымят махрой, от которой вонь даже еще хуже, чем от немецкого чая. Если вам этого букета запахов мало, добавьте вонь немытых пропотевших тел! И вот в такой клетушке размещаются 25 человеческих особей.

Лампа представляет собой уникальный аспект этой атмосферы. В штабах и других дивизионных учреждениях у нас стоят электрогенераторы, поскольку офицерам необходим свет для работы в ночные часы, в отличие от простого солдата, использующего темноту либо для атак, либо для сна. Если ему вздумается осветить кусочек пространства для личных нужд, как это в данный момент делаю я, он пользуется карбидной лампой или просто свечой.

Вне сомнения, самым простым приспособлением служат маленькие бутылочки из-под водки, подвешиваемые к потолку на проволоке. В залитое в такую емкость масло погружают фитиль – кусок веревки, ткани или еще чего-нибудь в этом роде. А если здорово повезет – настоящий фитиль. В результате получается нечто вроде масляной лампы, но светящей довольно тускло и часто мигающей. Вот напротив подобного осветительного прибора я и расположился писать эти строки дневника.

Шагом вперед является настоящая масляная лампа без защитного стеклянного цилиндра. Время и постоянное наличие солдат давным-давно уничтожили стеклянный цилиндр. Но, несмотря на это, лампа дает достаточно света – можно написать письмо любимой, а потом и своим родным домой. Царь Лидии Крёз (560–546 гг. до н. э.), например, охотно довольствовался масляной лампой, не знаю уж – со стеклянным цилиндром или же без такового.

А где мы обычно спим? Должен сказать, что в последние дни главным занятием, кроме редких стычек с противником, был сон. Боже, сколько часов упущенного сна нам предстояло наверстать! Вот поэтому те, кто не писал письма, не ел, не ловил на себе вшей (каждое обнаружение насекомого в швах обмундирования сопровождается радостным сообщением), спали. Спим мы все скопом в одном месте. Что, может, кто-нибудь из нас требует одеяльце? Нет таких. Так вот, спим мы на деревянных лавках, на полу, на огромном столе – самая большая роскошь: клок соломы под себя. Сон глубокий и без сновидений, и в то же время чуткий. Даже объятия Морфея не позволяют нам терять бдительность. Спим мы, глубоко дыша, не чешемся во сне от донимающих нас вшей, одним словом, почти так, как если бы мы спали на нормальной кровати и в пижаме. Но от подобного мы давным-давно отвыкли, зато привыкли спать одетыми.

Это действительно забавное зрелище. Если ты все же видишь сон, то это, конечно же, что-то связанное с домом, нашими родными пенатами. Те, кто постоянно разглядывает фотографии детей и жен, истершиеся от частого употребления, поймут меня. В конце концов, именно любовь к близким и всякое напоминание о доме и поддерживает нас. И объединяет. Ты видишь во сне белую скатерть, тебя нежно целуют – все это обеспечивает хорошее настроение и заряд бодрости на весь день. Неплохо, конечно, увидеть во сне здесь, на Восточном фронте, и что-нибудь связанное с нашим пребыванием во Франции – приветливое солнышко, винцо. Но подобная тематика сновидений уже не стимул. Скорее родной дом и все с ним связанное. Да будь благословен армейский почтарь, доставляющий нам письма!