Копья и пулеметы - читать онлайн книгу. Автор: Александр Бушков cтр.№ 14

Терпение лопнуло в 1811 г., когда парламент в очередной раз отверг очередную петицию, которую подписали 75 000 ткачей. Причем требования были самыми скромными – всего-то поднять минимальную заработную плату выше «уровня нищеты», причем не так уж и намного. Однако господа из парламента и на это не согласились. Тогда рабочие-ткачи решили от словесных просьб перейти к самым решительным действиям – разрушению машин. Предприятие это было исторически обречено – никому, нигде и никогда не удавалось такими мерами остановить технический прогресс (за исключением одного-единственного случая, о котором я расскажу чуть позже – причем осуществили это не рабочие, а как раз их антагонисты, крупные предприниматели. Ну и полпотовцам в Камбодже-Кампучии удалось проделать то же самое, но хватило их ненадолго).

Началось все в графстве Ноттингемпшир, знаменитом не только тем, что именно там шериф долго и безуспешно гонялся (что известно только по легендам и балладам) за благородным разбойником Робином Гудом. Ноттингем был известен еще и тем, что именно там в 1799 г. местные ткачи несколько дней устраивали крупные беспорядки, жгли дома богатых фабрикантов и крушили станки на их фабриках. Остановить их удалось – редкий случай в истории Англии – не вооруженной силой, а тем, что перепуганные фабриканты, понимая, что это может продолжаться долго, согласились повысить заработную плату и улучшить условия труда.

Теперь в Ноттингеме опять полыхнуло. Застрельщиками стали чулочники-надомники, искусные мастера. Для бурного выражения недовольства было две серьезные причины: во-первых, долгие Наполеоновские войны и континентальная блокада изрядно ударили по карману ткачей – их продукция большей частью шла на континент, на европейские рынки. Во-вторых, чулочники работали на так называемых «узких» станках, а на плодившихся, как грибы, фабриках хозяева стали все шире вводить «широкие» ткацкие рамы, дававшие материал гораздо большей ширины. По качеству продукция эта была гораздо хуже, на станках вязались уже не готовые чулки, как у надомников, а полуфабрикаты, которые потом сшивались, были непрочными и часто рвались по швам. Однако, с точки зрения фабрикантов, именно такая продукция обладала целым рядом достоинств: она была гораздо дешевле и хорошо расходилась на внутреннем рынке среди народа небогатого. Кроме того, работа на «широких» рамах уже не требовала такой высокой квалификации, как у надомников, а значит, можно было нанимать людей прямо с улицы и, соответственно, платить им меньше. И наконец, с расширением производства гораздо меньше можно платить надомникам. Одним словом, всем было плохо, одним фабрикантам хорошо.

И началось… В том же 1811 г. ноттингемские владельцы чулочных фабрик стали в массовом порядке получать откровенно угрожающие письма за подписью «король Лудд» (иногда – «генерал Лудд»). Интересно, что многие письма имели обратный адрес, символически многозначительный: «Шервудский лес» или «Шервудский замок» – это уже был неприкрытый намек на Робин Гуда, в ультимативной форме предлагалось отказаться от «широких» рам и повысить плату надомникам – иначе будет плохо.

Ни английская политическая полиция, несмотря на весь свой многовековой опыт, ни историки последующих времен так и не смогли выяснить, существовал ли в действительности такой человек, Нед Лудд. Вообще-то историки откопали паренька с таким именем, работавшего на ткацкой фабрике и во время бунта первым разбившего «широкую» раму. Вот только паренек этот был слабоумным и никак не подходил на роль вожака сильного, разветвленного подполья. А касательно такого и у полиции, и у историков сложилось стойкое убеждение, что за движением луддитов (как бунтовщики стали себя называть) несомненно стоял некий «руководящий центр» – выступления луддитов никак не походили на разрозненные эксцессы, ясно было, что луддитами кто-то умело руководит – очень уж быстро они стали реальной силой в промышленных графствах Ноттингемпшир, Йоркшир и Ланкашир, очень уж быстро, словно по невидимому и неслышимому сигналу тревоги собрались большие отряды бунтовщиков, причем дисциплинированных и часто хорошо вооруженных, отправлявшихся громить фабрики. Применялась поистине партизанская тактика: собравшись среди ночи и зачернив лица сажей, луддиты врывались на заранее намеченную фабрику, быстро ломали и сжигали станки и растворялись в ночи.

Кроме того, у луддитов была своя контрразведка, отлаженная и действовавшая вполне успешно: большинство стукачей, засылавшихся полицией к луддитам, разоблачались очень быстро. Как и провокаторы, чьей задачей было навести луддитов на фабрику-ловушку, где их уже ждал крупный отряд солдат. Так что сильная организация безусловно была, но никаких ее следов, не говоря уж об именах руководителей, ни полиции, ни историкам отыскать так и не удалось.

(Чуточку о версиях экзотических. Некоторые историки полагают, что свое название луддиты позаимствовали у древнего короля Лудда, который еще до появления на Туманном Альбионе римлян захватил тогдашний Лондон и переименовал его в Лудгейт. Однако это не более чем предположения, причем крайне сомнительные: король Лудд – персонаж насквозь легендарный, вроде французского «доброго короля Дагобера», известный лишь по преданиям. Никаких станков он крушить не мог – в доримские времена их просто не существовало, так что вряд ли луддиты воспользовались бы его именем.)

Интересно, что луддиты уверяли, что они не бунтовщики, а действуют строго в рамках закона. И ссылались при этом на хартию Карла Второго, которой тот уполномочил ткацкое предприятие «Фреймуорк ниттерс компани» тщательно осматривать всю готовую продукцию и все, что не соответствовало тогдашним стандартам, уничтожать – этакое ОТК семнадцатого века. На этом основании луддиты и утверждали, что продукция «широких» рам как раз и является «нестандартом», и они, уничтожая его и производящие его станки, лишь следуют предписаниям королевской хартии – как частенько с английскими законами случается, до сих пор не отмененной. Однако судьи с этим не согласились и такую трактовку хартии решительно отвергли…

И закрутили гайки так, что из-под них со скрипом поползла металлическая стружка – другими словами, применили жесткие наказания. В том же 1811 г. за порчу фабричного оборудования предусматривалась ссылка в каторжные работы в Австралию на срок до 14 лет (именно так поступили в марте 1811 г. с семью ноттингемскими луддитами). Однако парламенту и это показалось слишком мягким, и он особым указом ужесточил наказание до смертной казни. Палату общин этот указ проскочил, что называется, по маслу, а вот в палате лордов против него неожиданно выступил известный поэт и великолепный оратор лорд Байрон: «Осознаем ли мы свои обязанности по отношению к толпе? Ведь кто, как не толпа, гнет спину на наших полях, трудится в наших домах, служит в наших армии и флоте? Они дали нам возможность бросить вызов всему миру, однако, доведенные до отчаяния бедственным положением и пренебрежительным отношением к их нуждам, они же могут бросить вызов вам самим… я их видел – изможденных от постоянного недоедания и замкнувшихся в себе от беспросветного отчаяния, – когда их поставят перед судом за нарушение этого нового закона?»

Красноречие Байрона пропало даром – новый закон утвердила и палата лордов. Однако луддитов не пугала и виселица – налеты на фабрики продолжались. Чаще всего луддиты пользовались специально для этого изобретенным тяжелым кузнечным молотом. В отличие от членов хорошо законспирированного «центра» изобретатель истории известен – Энох Джеймс. В его честь луддиты прозвали этот молот «верзилой Энохом», а в такт взмахам скандировали: