Приподнявшись на носки, Мурад постарался разглядеть сверкающую на солнце морскую гладь. Там, за пределами досягаемости крепостных пушек, постоянно курсировали два-три американских корабля. И если Алекс говорила правду, то не пройдет и трех недель, как вся сила эскадры Пребла будет пущена на штурм Триполи.
Мурад старался гнать эти мысли из головы. Но ведь он сам только что передал послание для Пребла через Нильсена. Блэкуэлл писал тайными чернилами, однако раб знал, что в нем содержится. Кроме сообщения о том, что он находится сейчас во дворце, капитан передавал план военных укреплений и описывал вооружение паши.
Война, война витала в воздухе. В Триполи уже начинался голод. В голове у Мурада мелькнуло видение пылающих улиц и домов. Он не надеялся, что город выстоит штурм, начатый американцами. По крайней мере надо постараться, чтобы Алекс удалось бежать раньше. Пусть она окажется подальше отсюда, в безопасности.
С Блэкуэллом.
Мурад не обращал внимания на ревность и отчаяние. Он знал свой долг: уничтожить доказательства невероятного прошлого госпожи — предметов принесенных из будущего. И он решительно направился к берегу моря. И тут же столкнулся нос к носу с двумя янычарами.
Мурад замер. Все внутри у него кричало об опасности. Он ни секунды не сомневался, что эти двое охотятся именно за ним.
Турки осклабились.
Мурад повернулся и помчался прочь что есть духу.
Янычары пустились в погоню. Он слышал, как грохочут подкованные сапоги, как турки приказывают ему остановиться.
Мурад так резко свернул за угол, что едва не упал, но все равно крепко держал в руках сумку с вещами Алекс.
А турки не отставали, их сапоги бухали все ближе. Мурад был готов к тому, что его вот-вот прикончат выстрелом в спину. Ну что ж, по крайней мере он погибнет, исполняя свой долг.
Завернув за другой угол, Мурад налетел на еще двоих янычар. Он остановился, задыхаясь, отчаянно оглядываясь в поисках лазейки. Бесполезно.
Те, что бежали сзади, уже грубо схватили его за руки, а потом швырнули на землю. Его ударили по спине ятаганом. В глазах у раба все поплыло. Тут у него из рук вырвали сумку. Мурад бессильно охнул от отчаяния.
— Могу я поговорить с тобой? — несмело спросила Алекс.
Блэкуэлл писал какое-то письмо. Вместо стола он использовал поднос, положив его на колени. Вот он отодвинул письмо и, подняв на нее глаза, невозмутимо спросил:
— О чем ты желаешь говорить, Александра?
Алекс едва сдерживала волнение. Больше всего на свете ей хотелось бы устроить истерику. Улыбаясь дрожащими губами, она подошла поближе и сказала:
— Я не хочу ссориться с тобой, Ксавье.
— Мы и не ссоримся.
— Кому ты пишешь?
— Отцу. — Ксавье взял письмо и демонстративно сложил пополам, так, чтобы она не смогла увидеть текст. Она и не думала туда заглядывать.
— Он ужасно переживал из-за тебя. Как и я, решил, что ты уже погиб.
— Понимаю.
— Ты скучаешь по нему? — Алекс села рядом на лежавший на полу тюфяк. Блэкуэлл тут же встал и отошел подальше.
— Конечно, скучаю.
— Мне казалось, что ты неравнодушен ко мне, — вдруг промолвила Алекс. — Но теперь кажется, что я вела себя как дура. Ты считаешь меня привлекательной. И только.
— Мы совершенно чужие люди. Мы почти не знаем друг друга.
— Мы прошли вместе сквозь ад, — с горечью напомнила Алекс. — И вместе на мгновение заглянули в рай.
Он опустил взгляд.
— Все мои чувства и силы обращены в первую очередь на побег.
— Но я бы все же хотела знать и твои чувства ко мне, — настаивала Алекс. — Пожалуйста!
— Ты самая необычная женщина из всех, с кем мне довелось встречаться в жизни, — с мрачной улыбкой начал он. — Ни одна из знакомых мне женщин не посмела бы требовать от мужчины отчета в его чувствах. Ни одна из знакомых мне женщин не посмела бы остаться в Триполи и даже выйти замуж за мусульманина, чтобы стать шпионкой.
— Я не шпионка. — Он пожал плечами. — Значит, ты действительно принимаешь меня за хладнокровную бессердечную сучку? — с отчаянием спросила Алекс. — И веришь, что меня прислали сюда на службу? Поэтому я приняла ислам и стала женой мусульманина? Поверь, Ксавье, у меня есть сердце, и я такая же пленница, как и ты! И если бы я не согласилась стать женой Джебаля, то была бы просто рабыней. Сейчас у меня по крайней мере есть хоть какая-то власть. И это далось совсем не дешево. Ведь я привыкла к свободе. А вместо этого пришлось превратиться в игрушку варвара. Ты хоть имеешь представление о том, чего мне стоило все это время водить его за нос и избегать его притязаний? И изображать при этом покорность? Ведь у меня никогда даже не было выбора — сказать ему «да» или «нет»! Я не шпионка. Я просто боролась за собственную жизнь!
Он не сводил с нее глаз. У Алекс запершило в горле.
— Я послала Мурада за своими вещами, которые прятала у Нильсена. Ксавье, у меня есть доказательства, что я из двадцатого века!
— Ты знаешь, что я уже оценил эту шутку. — Однако ему было совсем не смешно. Алекс поморщилась, как от боли. Что поделаешь — ведь Блэкуэлл был настоящим реалистом, человеком действия, джентльменом из девятнадцатого столетия. То есть совершенно неспособным поверить в ее историю. И как в таком случае доказать, что она не шпионка? Ведь он может бросить ее, как только они выберутся из Триполи.
— Я и не шутила, — пробормотала она.
— Нет, не понимаю я тебя, — заключил он. — Как ни пытаюсь.
— Это все потому, что я действительно из двадцатого века, — кисло улыбнулась Алекс.
— Да чего ты хочешь добиться этими смешными заявлениями?!
— Ты еще не понял?
В темных глазах Блэкуэлла ничего нельзя было прочесть. Воцарилась тишина.
Тут Алекс вспомнила про Зу. Настроение у нее упало окончательно.
Каморка у Мурада была довольно тесная, и днем в ней было ужасно душно. Алекс давно заметила, что Блэкуэлл старается держаться от нее подальше.
— Что с тобой, Александра? — негромко спросил он.
— Пожалуйста, держись подальше от Зу. Эта женщина опасна, особенно для тебя. Если вас застанут вдвоем, то тебя казнят немедленно.
— Но меня так же немедленно казнят, если сейчас застанут здесь и с тобой.
Алекс опустила глаза. Он был одет в одни шаровары. На любого другого мужчину ей было бы наплевать, останься он хоть совсем голым. Но с Блэкуэллом все было не так. Чего же удивляться, что при встрече с ним у Зу потекли слюни.
— Если нас вдруг застанет сейчас Джебаль, — слова почему-то давались Алекс с огромным трудом, — я могу вымолить у него прощение. Тем более… что мы ничего плохого не делаем.